Сэм Сайкс - Десять железных стрел

И тут я заметила, что клинок ярко-розовый.

Как и держащая его фигура.

– Защита! Удар! Хо-хо! Ха-ха!

Бесплотный воин плясал взад-вперед на призрачных ногах, взрезая меня клинком, который мерцал и исчезал, касаясь кожи. Безболезненно, разве что слегка пощипывало. По крайней мере, далеко не так невыносимо, как самодовольная ухмылка из-под безвкусной бальной маски мага-кукловода, сидящего поблизости.

– Сдается, мастерство лорда Физзила оказалось слишком уж стремительно для вас, моя дорогая. – Он низко поклонился, протягивая руку в ожидании денежной благодарности. – Быть может, в следующий раз вам удастся…

Завершить мысль ему не удалось. Зато он все-таки нашел время заорать, когда я схватила его за ворот и спешно приперла к стенке. С каждым ударом сердца в теле пульсировали злость и боль, и каждая требовала выместить их на этом несчастном придурке. Он, должно быть, это понял, потому что настолько вычурной маски, чтобы скрыла ужас в его глазах, попросту не существует.

Прижимая его одной рукой к стене, другой я скользнула к поясу и вытащила нечто блестящее, металлическое. Кукловод смотрел, не дыша, как я взяла его руку, вложила в ладонь пару медных наклов и накрыла их его пальцами, а потом снова принялась расталкивать толпу.

Не позволю трепать языками, что Сэл Какофония не поддерживает искусство.

«Идиотка, – распекала я себя. – Не вини его только потому, что сама не заметила нападения. Как, мать твою, ты не увидела ярко-розовый меч? Что с тобой сегодня?»

Я оставила себя без ответа, хотя все равно его знала.

Я никак не могла стряхнуть то ощущение из таверны, чувство, когда мир лишается красок и звуков. Даже сейчас все казалось приглушенным – голоса доносились издали, цвета потускнели, как будто на самом деле их нет, как будто я не понимала, а что вообще есть.

Из-за Дарриш.

Потому что я ее видела. Потому что я думала, что ее видела. Потому что я не понимала, видела ли я ее, не видела, я больше не понимала, что на самом деле, а что иллюзия, и что я там вообще, мать его, видела.

Дыхание стало медленным, рваным, как будто я прошла не тридцать футов, а тридцать миль. Со мной было что-то не так. Хуже, чем показалось сперва. Лица, иллюзии, смех вокруг смешались в единый изрыгающийся поток шума и света – я больше не различала людей в принципе, не говоря уже о том, кого я искала.

«Развернись, – сказала я себе. – Найди Джеро, отправь его сюда. У тебя не получится. Только не когда ты видишь призраков. Не когда ты видишь…»

– Дарриш.

Вздох оцепенело сорвался с губ при виде ее капюшона, покачивающегося среди толпы. Вот она, прямо как в таверне.

Дарриш Кремень. Или… призрак, похожий на Дарриш. Или очередная иллюзия? Я не могла думать. Я и видела-то с трудом, но уловила, как она посмотрела через плечо, и наши взгляды встретились.

Я не знала, что мелькнуло в тех широко распахнутых глазах. Страх? Узнавание? Или то, что она еще никогда мне не показывала, когда произнесла одними губами два слова, которые я не могла услышать?

Привет, Сэл.

Нет… нет, погоди. Не их. Я сощурилась. Это же…

Поберегись.

Я расслышала, как шикнула сталь, покидая ножны.

Я ощутила, как надо мной сзади нависла фигура.

Я развернулась.

И клинок Кропотливого нашел мою плоть.

Я не закричала, но зарычала, и не умерла, но закровоточила, когда в меня вонзился нож. Только потому, что повернулась в последний момент, и он попал не в спину, но в бок. И эта ошибка отразилась на лице Кропотливого страхом.

– Блядь, – прошептал он и, выдернув нож, попытался уйти, пока его не заметили.

Хороший план. Выбраться, удрать, оставить меня вынужденной либо прекратить погоню, либо искать помощи, либо рисковать истечь кровью. Если бы у меня было больше мозгов, чем шрамов, план бы, наверное, сработал.

Кропотливому, мать его, не повезло.

Я успела схватить его запястье, боль придавала сил, и пальцы впились в его кожу, отказываясь разжиматься. Кропотливый попытался вывернуться как можно незаметнее, отчаянно стремясь не привлекать внимание людей вокруг.

Они не замечали мою кровь.

А Кропотливый не заметил мой клинок.

Пока я его не воткнула.

Сталь прошла через мундир, одежду под ним и вонзилась в плоть. Но характерной дрожи в рукояти, когда протыкаешь что-нибудь жизненно важное, не было. Кропотливый принял удар со стиснутыми зубами и приглушенным рыком – старый солдат знал, как не согнуться от боли – и ударил меня локтем, прилетевшим в челюсть. Он вырвался из хватки и соскочил со стали, проталкиваясь между парочкой смеющихся любовников и не обращая внимания на брошенные ему вслед проклятия.

Я двинулась следом, поморщилась – бок пылал. Прижала к ране ладонь, резко вдохнула, пытаясь сдержать боль.

Этого-то Кропотливому и хватило, чтобы сбежать.

Я поискала его взглядом в толпе. Буйство красок, осаждающее мне органы чувств, окрасилось темным. От боли мир, казалось, подрагивал, бесплотные марионетки как будто исказились еще сильнее. Один за другим цвета превращались в тошнотворную мешанину черного и красного.

Мне и до того было трудно его найти. Теперь, когда все застилала боль, задача стала неподъемной.

Я спрятала нож под плащ, провела по лезвию ладонью. Жизненный сок Кропотливого остался теплом на ладони, я обхватила скользкими от крови пальцами черную рукоять, ощутила довольный жар.

Больше никаких лживых чувств. Никаких призраков. Никаких игр.

Настало время дать поработать ему.

В нос ударил едкий запах запекающейся крови. От плаща потянулись тоненькие струйки дыма, кровь революционера шипела на рукояти Какофонии. Он пил сквозь пылающую латунь. И пылающим голосом промурлыкал мне на ухо:

– Сюда.

И я прислушалась.

Я не сводила глаз с земли, сосредотачиваясь лишь на движении. Вот все, что я могла – меня с каждым шагом простреливало болью, а тяжелое дыхание заглушало шум ночного рынка. Я ничего не видела. Ничего не слышала. Но это было и не нужно.

– Там .

Он рассказывал мне все.

Наверное, ты подумаешь, что он просто оружие. Да, пусть он говорит, издает громкие звуки – но он по-прежнему револьвер с барабаном, прицелом и курком, верно? Меня послушать, так можно решить, будто я его контролирую.

Я тебя не виню. Иногда, когда он затихает, я сама почти начинаю так считать.

Но этого-то он и хочет. Потому что именно когда он затихает, я осознаю, что он не оружие. Он слушает, жаждет, думает. А когда он вот так пробует кровь – когда Какофония пробует на вкус человека, когда узнает его страхи, сны, шаги, которые он делал, и вещи, которые он видел, – я осознаю, что на самом деле не понимаю, что Какофония такое.

Я позволила ему меня вести. Его голос звучал у меня в ушах, подсказывая куда идти, кто сдвинется, когда я протолкнусь, и кто сбежит, когда я пригрожу. Все это время я не сводила глаз со своих ног, следила за каждым шагом, пока звуки толпы не стихли и не осталось лишь мое прерывистое дыхание и ощущение снега, который таял, попадая мне на окровавленную кожу.