Сэм Сайкс - Семь клинков во мраке

Тыльной стороной ладони.

В этот миг вдруг скрипнула дверь. Третта оглянулась через плечо, увидела узкую полоску света. И темный глаз.

– Клерк Вдохновляющий, – выплюнула военный губернатор. – Как давно вы там стоите?

– Я не хотел вас прерывать, мэм. – Дверные петли застонали, и клерк неловко пробрался в камеру, покорно сложив руки. – Вы казались всецело поглощены, и я совершенно не желал прерывать и…

– И тем не менее прервали. – Третта потерла глаза. – Говорите уже, не тратьте мое время.

– О, в том-то и дело, мэм. Времени совсем нет. – Вдохновляющий поднял взгляд к окошку, сквозь которое сочился оранжевый свет заходящего солнца. – Пора, мэм. Расстрельная команда готова. Зрители собрались. – Под усами расцвела мерзкая улыбочка. – Близится казнь.

– Казнь свершится, когда я скажу.

– Разумеется, мэм, конечно, однако… – Клерк нервно глянул на Сэл, та равнодушно смотрела на него. – Вы ведь сообщили, что она свершится в это время. Мы дали знать населению, они собрались на расстрел. Подвести их было бы… – он облизнул усы, – позором.

Третта не могла не заметить ни паузу перед последним словом, ни намек на последствия. Дело не столько в позоре, сколько в прецеденте городского масштаба. Население Шрама под защитой Революции должно рассчитывать на две вещи: надлежащий порядок и жестокое наказание тех, кто его нарушает. Откладывание казни подрывает оба постулата, и это придаст смелости контрреволюционерам, которых Третта еще не успела искоренить.

Кроме того, рассудила она, перед ней ведь скиталец. Различались они разве что кичливыми, глупыми нарядами. В глубине души всякий скиталец все равно оставался имперцем, а значит, был грязным, высокомерным лжецом. И эта, что бы она там ни плела, точно такая же.

Лучше убить ее сейчас.

И все-таки… внутри Третты, извиваясь, скользило темное сомнение. На далеком горизонте ярко сияла надежда получить новое имя, новую жизнь для семьи. А тем временем перед глазами стояла кристально ясная картина.

Ее подпись внизу письма, которое придется отправить семье Гордых, – с сообщением, что ей не удалось вернуть их сына, Кэврика, домой.

Третта вздохнула, глянула на клерка.

– Команде оставаться наготове, – произнесла она. – Казнь переносится на два часа.

– Два часа?! – Клерк распахнул глаза. – Но к тому времени все уйдут ужинать! Люди, они…

– Отправятся есть, если захотят. Останутся, если захотят. Устроят беспорядки, если захотят, и присоединятся к пленнице у расстрельной стены. – Третта ткнула пальцем в сторону клерка. – Дайте им это понять предельно ясно. Уведомите штаб-сержанта – необходимо удвоить охрану.

– Но… но…

– Еще одно слово, клерк, станет нарушением субординации. Этим городом командует Революция, а не часы. – Третта указала на дверь. – Ступайте.

Вдохновляющий бросил на Сэл очередной встревоженный взгляд и торопливо метнулся к двери. Но затем замер, оглянувшись.

– Прошу прощения, мэм, но… касательно оружия…

– Если мне придется известить штаб-сержанта самостоятельно, клерк, я добавлю, чтобы он подыскал камеру и для вас.

Дверь тут же лязгнула. Воздух остался неподвижен. Третта вернулась к стулу, подвинула его и села, положив ладони на стол. Вперилась в Сэл спокойным взглядом.

– Что бы ты мне ни рассказала, – проговорила она, – я не гарантирую тебе жизнь.

– Я в курсе.

– Это вопрос долга. Те, кто нарушает законы Революции, должны поплатиться.

– Ага.

– Во имя славы и защиты нашего непрестанного марша нам надлежит…

– Твою ж мать, женщина, на кой ляд переносить казнь, если ты вынудишь меня удавиться, лишь бы этого не выслушивать. – Сэл вместе со стулом придвинулась к столу. – Я знала, что умру, как только меня сюда привели. Жизнь меня больше не волнует. Я уже сделала все, что должна.

– Тогда что…

– Моя история. Ты запишешь все, что я тебе расскажу. До последней сраной буквы. Передай мою историю другим. Сохрани ее в памяти. Расскажи всем, что Сэл Какофония сделала, прежде чем с хохотом отправилась в ад и оставила эту сумрачную землю вам, тупым ублюдкам.

– Почему? – сощурилась Третта.

Сэл улыбнулась.

– Окумани ос ретар .

– Разумеется, – закатила глаза Третта. – Опять имперские бредни. Давай без них, будь добра.

– Что ж, тогда следующая часть придется тебе по душе, – заметила Сэл. – В ней будут все, кроме имперцев…

В одной из моих любимых опер есть строка, звучащая примерно так:

«Тысяча людей, что встретятся тебе, подобны тысяче цветков, тысяче ароматов на ветру – миг наслаждения, и они пропали».

Очень уж она мне нравится. Или нравилась, во всяком случае, пока я не попала в Шрам. С тех пор я пришла к выводу, что она слишком уж превозносит людей. Как показывает мой опыт, они не очень-то похожи на цветы; скорее – на раны, на сотни мелких порезов, которые копятся всю жизнь.

Некоторые ты едва замечаешь, они исцеляются быстро, без единого следа. Другие, глубокие, заживают погано, и ты носишь шрамы до конца дней. А иные ты…

– Ай!!!

…постоянно раздираешь.

– Поаккуратнее, мать твою, пожалуйста, а?

Хотя ты хорошо знаешь, что не стоит этого делать.

Лиетт, сидевшая рядом с постелью, подняла взгляд – на ее лице не были ни капли веселья. Занесла перо, окунула кончик в светящуюся чернильницу. И продолжила выводить тончайшие письмена вокруг раны, демонстративно не обращая внимания на мою гримасу.

– Не шевелись, – пробормотала Лиетт, выписывая символы. – Ты с этой дрянью весь день проездила. Удивительно, что никакую заразу еще не подхватила.

– Ага, бля, чудо, – отозвалась я, снова морщась.

– О, хватит строить из себя дите малое. У тебя бывали раны и похуже.

Лиетт сурово глянула на меня через очки; на покрытый испариной лоб упали пряди волос, придавая ей вид очень раздраженного зверька в очень приятно пахнущих зарослях. Она потратила уже четыре часа, причем первые два ушли на то, чтобы загнать меня в постель. И, если бы в процессе она не растравила рану, я уже была бы на пути к Старковой Блажи.

Грозострел ударил куда сильнее, чем мне показалось. Палантин не дал болту прошить меня насквозь, но тот все же попал мне в бок. А потом была дорога сюда, перелезание через окно, ловушки, душ, все прочее… и эта рана не нашла лучшего времени, как раскрыться и залить все кровью сейчас.

Лиетт, конечно, говорила правду. Меня ранили и похуже. Иногда – из-за самой Лиетт. Я не имею ничего против боли. Но не выношу промедления.

Гальта Шип. Креш Буря. Рикку Стук.

Имя за именем звучали в голове. Тяжелые слова, вырубленные из железа, заточенные грубым камнем, вонзенные прямиком в мою спину.

Тальфо Плеть. Занзе Зверь.

Моргая, я видела лица. Кривые ухмылки и пространство без воздуха и света исчезали, как только я открывала глаза.