Майкл Салливан - Эра войны. Эра легенд

Лотиан кивнул.

– Я желаю поехать с тобой.

– Зачем?

Мовиндьюле собрался было объяснить, что хочет отомстить за смерть своего кумира, но потом передумал. Лотиан, скорее всего, убежден, что он сам – кумир своего сына. Посему принц изменил тактику.

– Фрэи нечасто воюют. Если однажды я стану фэйном, я должен побывать на войне, чтобы понять, что это такое. Когда ты был молод, твоя мать взяла тебя на битву при Мэдоре. Поэтому ты знаешь, как нужно воевать. Если я не поеду, если пропущу возможность поучаствовать в битве, откуда я узнаю, как подавлять мятежи?

Лотиан взглянул на сына, будто его слова удивили или расстроили его, перевел взгляд на окно, потом вновь посмотрел на Мовиндьюле.

– Похвально. Ты, конечно, понимаешь, что если меня убьют на поле боя, ты станешь фэйном, самым молодым за всю нашу историю, – разумеется, если одержишь победу в поединке с тем, кто осмелится протрубить в рог. Ехать со мной рискованно. Ты можешь погибнуть.

– Я не боюсь.

– Вижу, что не боишься. Ты слишком молод, чтобы бояться смерти. Ты вообще не представляешь, что можешь погибнуть, а если и думаешь о собственной гибели, она видится тебе героическим подвигом, который позволит занять место в истории. – Лотиан потер ладони. – Жизненный путь, Мовиндьюле, похож на подъем в гору. Чем выше поднимаешься, тем дальше видишь. Иногда приходится оглядываться, и с высоты тебе открывается пройденный путь: дороги, которые ты выбрал и которые по глупости отверг; тупики, которые тебе удалось миновать, скорее по счастливому стечению обстоятельств, чем благодаря мудрости и прозорливости. А еще ты видишь тех, кто следует за тобой и принимает те же самые необдуманные решения. С высоты своего положения ты замечаешь их ошибки, которые им не ведомы, потому что они находятся ниже, чем ты. Ты мог бы предупредить их, но они не станут слушать. Они знают, что твой путь привел тебя на вершину, и уверены, что если пойдут тем же путем, то попадут туда же.

Лотиан смотрел Мовиндьюле прямо в глаза, словно ожидая ответа, но принц не мог взять в толк, о чем говорит отец. Пустая старческая болтовня. Старики часто рассуждают о том о сем без всякого смысла. Должно быть, им нравится слушать звук собственного голоса.

– Хорошо, можешь поехать со мной, – разочарованно произнес фэйн. – Хочешь увидеть войну, будь по-твоему.

Мовиндьюле улыбнулся.

– Хотя без должного образования от тебя не будет никакого проку.

Улыбка принца тут же увяла.

– Я записал тебя в Академию Искусства.

Новый наставник – само по себе плохо, но это… это не укладывается ни в какие рамки.

– В Академию? – ошарашенно переспросил Мовиндьюле. – Но она же для… я ведь принц. Я не могу ходить в общественную школу.

– Можешь и должен. – Фэйн шагнул к сыну. – Тебе нужно как следует овладеть Искусством, а прежние наставники не справились с этой задачей.

– Но почему Академия? – Мовиндьюле с ужасом представил, что ему придется практиковаться, выполнять дурацкие задания, да еще и перед всем классом. – Как могу я, твой сын, ходить в школу Искусства? Это… неправильно.

– Неправильно? Ты ведь знаешь, что такое Академия?

Мовиндьюле закатил глаза.

– Я знаю, что это неподходящее место для сына фэйна.

Лотиан засмеялся.

– Тебе известно, как она была создана?

Принц задумался. Конечно, ему следовало бы такое знать, но он почему-то не знал. Судя по тону отца, Мовиндьюле пропустил что-то очень важное.

– Нет, – признался он.

Лотиан испустил легкий вздох, который Мовиндьюле не смог истолковать. Отец не выглядел расстроенным или рассерженным, скорее, неприятно удивленным.

– Школу основал Пиридиан.

Фэйн выжидательно посмотрел на Мовиндьюле, и тот занервничал.

– Ради Феррола, ты что, не знаешь, кто он?

Принц медленно покачал головой. Ему не нравилось, что Сайл и Синна слушают их разговор. На Сайла ему наплевать: болван и солнца от луны не отличит. А вот Синна – другое дело. Мовиндьюле не хотелось выглядеть перед ней дураком, а именно так он сейчас и выглядел.

– Мовиндьюле, – произнес фэйн. – Искусство принадлежит нам.

Похоже, отец просто издевается надо мной.

– Я знаю, что оно принадлежит нам, как и другим фрэям.

– Да нет же! – Лотиан вскинул руку, заставляя сына замолчать. – Оно принадлежит не фрэям, а нам с тобой. – Он указал на себя и на Мовиндьюле. – Наша семья изобрела Искусство. Первой его применила твоя бабушка. Она учила ему других один на один или в маленьких группах. Такое обучение было медленным, несистемным, неэффективным. До Пиридиана никто даже не задумывался о том, чтобы упорядочить процесс. Он построил Академию с помощью Искусства, точно так же, как Фенелия создала Авемпарту. Пиридиан обучил целое поколение фрэев, научил их, как преподавать Искусство, и назначил наставниками в Академии. Гриндал и Арион учились у него.

Мовиндьюле было наплевать на Изменницу, но…

– Он учил Гриндала?

– О да.

– А… я что-то не припомню… я когда-нибудь видел Пиридиана?

Фэйн покачал головой.

– Он умер до твоего рождения. На самом деле, ты появился на свет исключительно из-за его смерти, потому-то я и удивлен, что ты ничего о нем не знаешь.

Мовиндьюле бросил косой взгляд на Синну в уверенности, что отец специально унижает его.

Заметив это, Лотиан снова покачал головой.

– Поверь мне, ты здесь ни при чем. Виноват я сам. Нужно было рассказать тебе раньше.

– Почему? Кто такой этот Пиридиан? – воскликнул Мовиндьюле.

– Твой брат.

Маленькое оконце в двери приоткрылось. Как в прошлый, и в позапрошлый, и в позапозапрошлый разы часовой заученно произнес: «Назови свое дело», а потом, непонятно зачем, повторил то же самое по-фрэйски.

– Я пришел, чтобы поговорить с Персефоной, – сказал Рэйт.

– Назови свое имя и изложи свое дело к госпоже кинигу.

– Мое имя тебе и так известно.

– Отказ отвечать приравнивается…

– Меня зовут Рэйт, и я разговариваю с тобой только потому, что хочу поговорить с ней.

– О чем?

– Тебя не касается.

Окошко вновь затворилось, но Рэйт не уходил. Он ждал.

Проведя в Алон-Ристе восемь месяцев, Рэйт чувствовал себя очень одиноким, хоть и жил в перенаселенном городе. Он и не предполагал прежде, что в одном месте может собраться столько людей. Сначала он винил во всем снег. По узким улочкам было не пройти, жители заперлись в своих домах, общие сходы прекратились. К весне Рэйт понял – снег тут ни при чем.