Фрэнк Миллер - Проклятая

Он шагнул вперед, стремясь помочь дяде, но Херст, двоюродный брат Тенжена, думал о том же. Он рванул вперед, обгоняя Белку. Монах, должно быть чувствуя приближение еще одного противника, обхватил Киппа руками и резко развернулся, заслоняясь его телом. Меч вошел в бедро, Кипп вскрикнул и обхватил рану, и тогда монах повернулся на месте, отрубая Херсту голову.

Чужая кровь оросила щеки Белки. Кипп храбро стоял на ногах, хотя и был ранен. Монах двинулся кругом, Кипп попытался удержать его на расстоянии длины меча. Монах дважды сделал ложный выпад. Кипп замешкался – и на том дело было кончено: монах проткнул грудь дяди Белки, и тот рухнул наземь.

Серый монах разглядывал мертвецов и умирающих, и странно: глаза его выглядели так, словно он плакал. Он толкнул Тенжена сапогом, но не дождался ответа, затем ткнул близнецов, Кевина и Трэя, и прикончил каждого из них точным ударом в сердце. Следующим на пути ему попалось тело Киппа, монах поднял меч и…

– Не надо! – только и смог крикнуть Белка.

Монах едва ли обратил внимание на сами слова. Он резко развернулся… и заколебался. Белка слышал, как нетерпеливо вибрирует лезвие рядом с его ухом. Дрожащими руками поднял он меч кузена и направил его в сторону монаха. Белка не видел глаз противника под глубоким серым капюшоном – только странные родимые пятна, похожие на слезы, и кровавое пятно на левой щеке. Один сильный удар – и выбитый из рук меч Белки полетел в кусты. Мальчик зажмурился и напрягся, готовясь к удару, молясь лишь о том, чтобы смерть была легкой.

Несколько глубоких вздохов. Белка осторожно открыл один глаз.

Он стоял совершенно один.

Никакого монаха.

Нимуэ неслась вниз по винтовой лестнице, мимо бесстрастных вырезанных скульптур, пока сапоги ее не застучали по трещинам мраморного пола. Ленор лежала подле алтаря, одежда ее была вся в крови, а в нескольких футах корчился в луже собственной крови умирающий паладин.

– Мама! – Нимуэ упала на колени рядом. – Я здесь, мама!

Она притянула голову матери на колени и увидела окровавленный кинжал, валявшийся рядом. Мать свернулась, защищая своим телом нечто, завернутое в мешковину и перевязанное веревкой. У подножия алтаря валялся камень: прежде он был в основании, но теперь его достали, чтобы открыть тайник – что бы в том тайнике ни хранилось.

Ленор схватила руки Нимуэ. Волосы ее были растрепаны, лицо в крови, но ясный взгляд и ровный голос не оставляли сомнений в том, что она была в сознании:

– Отдай это Мерлину. Найди его… не знаю как, но найди, – Ленор сунула сверток в руки дочери. – Он знает, что нужно сделать.

– Мама, нам нужно бежать! – замотала головой Нимуэ. – Сейчас! Ну же, мама!

– Теперь это твоя обязанность. Отвези это Мерлину. Это все, что имеет значение.

Нимуэ растерянно смотрела на сверток.

– О чем ты говоришь? Мерлин ведь просто выдумка, я не понимаю…

Прежде чем Ленор успела ответить, в храм ворвался паладин с болезненно-желтым лицом. С его меча капала кровь. Ленор с трудом поднялась на ноги, опираясь на алтарный камень, и подняла с пола кинжал.

– Беги, Нимуэ! – но та застыла в нерешительности, прижимая ценную ношу к груди:

– Я тебя не оставлю!

– Беги же! – закричала Ленор.

Нимуэ сделала лишь несколько шагов к лестнице, когда Красный Паладин преградил ей дорогу. Его тусклые черные глаза метались, будто выбирая между девочкой и женщиной. Ленор, бледная и шатающаяся от потери крови, двинулась на паладина.

– Мама! – вскрикнула Нимуэ, пытаясь ее задержать, но Ленор остановила ее взглядом. Глаза матери были полны любви и раскаяния:

– Я люблю тебя! Мне жаль, что это выпало на твою долю, но ты должна отыскать Мерлина! – Она повернулась и кинулась на Красного Паладина с обнаженным кинжалом, оставляя Нимуэ драгоценную секунду на спасение.

Перед глазами стоял туман от слез; Нимуэ карабкалась вверх по тропинке к Затонувшему Храму, борясь с желанием оглянуться, отчаянно желая оглохнуть и не слышать звуков драки, доносившихся снизу. Она сжимала сверток под мышкой и, пошатываясь, пробиралась сквозь завесу плюща к Железному Лесу. А вот и поляна, где еще прошлым утром они со Белкой смеялись и устраивали шутливую возню.

Отсюда было видно весь Дьюденн: холм с горящими крестами, всадников-паладинов, скачущих через поле с востока, чтобы отрезать путь тем, кто пытался сбежать. У подножия холма другая группа монахов спустила с поводков огромных черных волкодавов, отправляя их в погоню за выжившими. Нимуэ развернулась и рванула обратно в лес, моля всех старых богов Небесного Народа указать ей путь.

А в этот самый момент небеса над замком Пендрагонов кипели и рвались на дыбы, словно кони. Никогда еще лучники на сторожевой башне не видели, чтобы шторм надвигался так внезапно и угрожающе. Они укрылись в нишах, а наверху вспыхивали молнии, и сами камни замка дрожали от громовых раскатов.

В сотнях футов над их головами, в самой высокой угловой башне Мерлин замкнул круг, который чертил жиром на полу. В центре рисунка покоилась раскрытая книга заклинаний. Уже долгое время Мерлин не практиковался, а потому проверял все по два раза: может, магию он и утратил, однако все же оставался мастером темных искусств. Поднявшись с колен, он отпихнул в сторону украшенный перьями талисман – Мерлин повесил его на древо чуть раньше, чтобы должным образом расположить четыре тяжелых зеркала в четырех углах башни, – затем зажег несколько больших свечей, угасших от сильных порывов ветра, и, запалив от их пламени ветвь полыни, коснулся ее краем жирного круга на полу, отчего тот тоже вспыхнул.

Еще один раскат грома сотряс замок до самого основания, и снаружи раздался вопль:

– Мы заходим! Тут творится просто черт знает что!

– Нет! – рявкнул Мерлин, поворачиваясь к двери.

По другую сторону стены лакеи – Чест и Борли – цеплялись за кирпичи, из последних сил сопротивляясь сумасшедшим порывам ветра. Град рикошетом отскакивал от камней и беспрерывно барабанил по их шлемам.

– Вы не посмеете! – взревел Мерлин и со всех ног выбежал из башни навстречу ветру и мокрому снегу. Он подтянулся, взбираясь на зубчатую стену, мантия его развевалась над обрывом высотой в две сотни футов. Лакеи потянулись к чародею, однако Мерлин не удостоил их и каплей внимания. С губ его срывалось бормотание: то были заклинания на языке куда более древнем, чем латынь. К огромному двадцатифутовому шесту из железа, покрытому вязью рун, он привязал мешочек с хрустальной пудрой и яичной скорлупой, щедро намешанной на его собственной крови.

«А ведь были времена, когда бурей был я, – промелькнуло в голове у Мерлина. – Когда с моих пальцев срывались молнии, а шторма повиновались мне». Теперь же он цеплялся за камни, стараясь удержаться на стене. И все же он не был покорен. «Пусть я больше не тот друид, которым был, но и не беспомощен! Я все еще Мерлин, и я проникну в глубины божественных тайн!»