Ричард Морган - Хладные легионы

Мечник, проследив взглядом за упавшим телом, снова повернулся к Джерину, который по-прежнему сидел на земле, раскинув ноги; его голова уже начала бессильно клониться вперед. Мужчина в плаще присел перед парнишкой, осторожно потрогал рану вокруг наконечника болта и поморщился. Положил клинок и приподнял обвисший подбородок парнишки. Джерин на мгновение тупо уставился на него, затем детская улыбка коснулась уголков окровавленного рта.

– Уже не больно, – пробормотал он. – Нам удалось сбежать?

Мечник откашлялся.

– В некотором смысле. Да, у тебя получилось.

– Славно…

Они еще немного посмотрели друг на друга. Из уголка улыбающегося рта Джерина потекла кровь. Мечник это увидел и, отпустив его подбородок, приложил ладонь к исцарапанной грязной щеке.

– Я могу что-нибудь для тебя сделать, малый?

– На болотах… – неразборчиво пробормотал умирающий. – Соль на ветру…

– Да?

– Мама говорит…

– Да… Джерин, тебя ведь так зовут? Что она говорит, Джерин?

– …говорит, не надо… слишком сильно приближаться…

Мечник опустил одно колено на землю. Подождал. Спустя некоторое время из глаз парнишки потекли слезы, оставляя расплывчатые пятна на рубахе.

– На хуй… – проговорил он со слезами. – Шли бы они все на хуй.

И больше не поднял головы.

Рингил Эскиат продолжал держать ладонь у щеки Джерина, пока не убедился, что парнишка мертв. Затем он поднял меч и тихо встал. Некоторое время смотрел на худенькое тело, потом повернулся к обрыву, за которым вдалеке виднелись огни походных костров рабского каравана.

– А вот это, – сказал он задумчиво, – я наверняка смогу устроить.

Как было велено, Кефанин разбудил Эгара перед рассветом. Маджак спустился позавтракать, хотя был не голоден, и вышел во внутренний двор, где небо из черного постепенно превращалось в темно-синее. До восхода оставался по меньшей мере час, и в воздухе царила пустынная прохлада. Эгар вдохнул полной грудью и, пересекая двор, с удивлением обнаружил, что ступает бодро и пружинисто, в отличие от вчерашнего дня.

«Это потому, что у меня есть цель».

Причем она появилась впервые за много недель.

Он прогулялся по бульвару, где в такую рань еще не воцарился буйный хаос. Горстка торговцев с тележками; рабы с вязанками дров для кухонных печей; купец седлал коня, собираясь куда-то отправиться спозаранку. Однажды мимо Эгара прошла колонна солдат, направляющаяся на смотр. Когда они обогнали Драконью Погибель, он узнал их песню и приветливо улыбнулся – это были Горные Вольные Мародеры. Он пару раз сражался с ними бок о бок, ему нравились обычаи этих ребят, а также свойственное им презрение ко всему городскому. Они больше любых других имперских солдат напоминали его собственный народ – из тех времен, когда это не было чем-то плохим.

Они потопали дальше, следуя ускоренным маршем за конным капитаном, и Эгар остался позади в тусклом свете. Песня затихла в утреннем воздухе.

Через пару сотен ярдов Эгар покинул бульвар, пересек реку по мосту Серой гривы и пустился по длинному, извилистому взвозу Бессмертной славы. Он достиг вершины как раз в тот момент, когда солнце высунуло свой заново выкованный сияющий край над восточным горизонтом. Приостановился, чтобы перевести дух – м-да, надо бы поскорее начать серьезные тренировки, а то он несколько месяцев по-настоящему напрягался только с Имраной, затем повернулся и окинул взглядом длинные пустые стены зданий, оставшихся позади.

Казармы Объединенных иррегулярных войск – ряды бойниц вдоль верхних уровней, четырехугольник плаца за высокими железными воротами. Там уже кто-то двигался в рассветных сумерках, парами повторяя стилизованные боевые движения, пока сердитый наставник сыпал оскорблениями.

Эгар ухмыльнулся от этих звуков и отправился заявить о своем прибытии.

Пятеро алебардщиков на воротах оказались Имперскими Сынами Пустыни – южанами, покрытыми ритуальными шрамами, стройными и такими темнокожими, что их можно было перепутать с кириатами, если не смотреть в глаза. Приблизившись, Эгар взглянул каждому в лицо – заурядные юнцы, ничего особенного, – выделил сержанта по поясу и дружелюбно кивнул.

– Хочу повидаться с командиром Дарханом, – беззаботно проговорил он. – Скажи ему, что пришел Драконья Погибель.

Это заставило их встрепенуться, чего он и добивался. Сержант почти невольно поклонился и взмахом руки велел одному из своих людей отправиться с известием. Наблюдая за происходящим, Эгар лениво задался вопросом, что эти конкретные «сыны пустыни» думают про бардак в Демлашаране. Ритуальные шрамы у них на щеках были хорошим знаком – Цитадель эту практику не одобряла, – и все они будто чувствовали себя удобно в новой экипировке, хотя он ожидал другого. Придворные сплетни, которые скармливала ему Имрана в последнее время, кишели историями о переименованном полке – прежнее название, Святые Сыны Пустыни, сочли двусмысленным в том, что касается объекта преданности, – и о том, как набожные офицеры отказываются носить или тайком портят новые униформы.

«Ну да. Придворные сплетники. Совсем как гребаные старухи у костра».

– Эг? – донесся радостный рев от ворот. – Эг, который надрал ебучему дракону зад? Заходи, дружище! Где ты пропадал? Я думал, работаешь вышибалой в каком-нибудь дешевом борделе – наконец нашел свое призвание.

Дархан по прозвищу Молот раздобрел, но в черном войлочном доспехе наставника по-прежнему выглядел внушительно: его борода была подстрижена до состояния, отдаленно напоминающего ухоженный вид, седеющие волосы убраны назад и связаны в хвост. Он оперся о ворота одной рукой, небрежно держа в другой деревянный посох. Эгар прошел через неплотный кордон алебардщиков и поднял кулак в знак приветствия. Дархан ответил тем же, и Эгар увидел, что его костяшки сбиты и кровоточат.

– Хорошая работа, – сказал Драконья Погибель, кивком указывая на «ранение» друга. – Что случилось, старик? Новобранцы слишком проворны для тебя?

Дархан фыркнул.

– Ага, один маленький засранец так и подумал. Теперь лежит, думает дальше. Преподал ему урок на тему «Как терпеть боль».

– Маджак?

– Да, и что еще хуже – такой же мелкий последыш-скаранак, каким был ты. – Просчитанное оскорбление на тему племени сопровождала знакомая Эгару свирепая улыбка. – Откуда вы такие беретесь, пастушки восточные, а? Едва выскочив из материнской утробы, ведете себя так, словно владеете картой всего долбаного мира и того, что в нем есть.

– Это называется «гордость», Дарх. Но, конечно, я не жду, что изнеженный горожанин, ишлинакский мудак, вроде тебя, поймет, что она собой представляет.

– Горожанин, говоришь? – Наставник-маджак бросил посох и вскинул кулаки, изображая готовность к бою. – Старый мудак, говоришь?