Алексей Терентьев - 21 Добрая Сказка

– Ты спрашиваешь почему? Хошь верь, хошь нет. А больше не кому, передавать дар. Тебе что ли? Не спорю, ты ведьма знатная. Да вот только вставши на путь этот, не проснулась. В душе у тебя Клавка мрак гнездится, и пока не вычистишь ты его, нет тебе моего учения. То, что вчерась тебя не позвали, так в том ток твоя заслуга. Да вродясь и семейная ты, и дочь есть, а не всё как у людей. Дочя двадцати годков осела в городе, а к матери и нос не кажет, да и мужик твой как пять лет уехал, так и пропал без вести. О чём это говорит, о том, что нет в тебе мира, потому и гнездо твоё опустело. А пришлая, то она пришлая, да токо кровь в ней наша, чую, быть ей мудрой ведающей. Пущай дар в ней спит пока до времени, да только посильней меня она будет ко времени. Не одного спасёт и вылечит. Скоко мене осталось токмо богам ведомо, но всё отдам ей. Моей наследницей будет, коль родную дочь прибрала Навь, значит на то воля неба, а ту, что послали, ту и буду учить, покудова сил хватит. Ты можешь не приходить, в дом к ней, нет в тебе нужды, и в даре твоём. Чую беду можешь токмо принести, так что не утруждайся. Там нужны только чистые сердцами женщины, а ты и так рябая, и так в душе выщербленная. Иди и подумай, авось время тебя излечит, от хворобы, что злость да зависть зовётся.

Пристыженная словами Гавриловны, опустив голову, шла по улице Клавдия, но не раскаяние было в душе у неё, а мысль как сгубить молодых, да силу бабкину отнять…

Зайдя в дом, Фёкла Гавриловна, одобрительно посмотрела на хозяюшку что суетилась в горнице. Папа Слава, девочки, уже сидели за столом, и ждали хозяйку. Вытерев руки о передник, бабка присела за стол, чувствуя себе впервые гостьей в собственном доме, за собственным столом. Потом очнувшись от наваждения, она, приступив к трапезе, проследила, чтобы крынка молока была опорожнена девчонками, что смотрели влюблёнными глазами на ту, что была им роднее любой бабушки.

Отзавтракав, папа Слава, потянувшись и хрустнув крепкими руками, пошёл на крыльцо. Там его уже ожидали вёдра. Совершив привычную операцию по наполнению кадушек свежей водой, он уже совсем вознамерился идти в сарайку за косой, но тут его остановил голос бабы Фёклы, которая начала давать ему наказ на сегодня:

– Ты сынок, сегодня не сеном займись, а дров поколи в соседском доме напротив. Светка вчерась с детьми твоми сидела, отработать надобность есть. Дабы мир не осудил тя. За спиной папы Славы, поскрипывая, к воротам подъехала телега, на которой уже восседал дед Михей с косой, что рядом с ним казалась неотъемной частью, этого старичка с проплешиной скрытой картузом. Голос Михея, остановил папу Славу, на пол дороге за топором:

– Ты это чего мужиком командовать удумала, хрычовка стара? Ась мужик сам знат, что ему делать. Урок, видишь ли, отработать? Чего удумала старая, кто же это дрова летом колет? Когда по морозцу оне и легче и хлестче, разлетаются.

Баба Фёкла замерла, с открытым ртом, получив отповедь своего знакомца, и дёрнув концами вдовьего платками, махнув руками, вплыла в дом, оставив папу Славу в задумчивости, между топором и косой. Дед Михеей одержав победу, не собирался останавливаться и вновь начал артобстрел словами:

– Ты мужик, аль как? Щас время сенокоса, вот и отрабатывай, хоть всей деревне мужицким. А то так они заёздят тебя, как лошака, а потом ещё и обсудют. Дрова дело доброе. Тока запомни мил человек, дрова летом, это для того чтобы огонь разводить, они как порох горят, раз и готово, а настоящие дрова, полновесные оне осенью да в морозец уже готовятся да колются. От тех дровишек и тепло и жар долгий, почитай как торф, али как уголь кузнечный. Но энто потом, а счас сено важнее. Как потопаем, так зимой кормилицы полопают. Так что скидавай топор на место, косу и на возу. Давай, давай. Солнышко уже высоко, а трава ждать не будет, сок уйдёт цалительный из её.

Папа Слава, сдавшись и присевший на телегу, смотрел на дом, который его приютил будто прощаясь с ним, понимая, что старуха может и обидится на то, что он посмел сделать и пойти вопреки её воли. Дед Михей зудел словно муха, ворча и выговариваясь, благо что появились новые уши в которые можно много чего влить:

– Зверь баба, это Гавриловна. Вспыхнет, потом отойдёт, еслив с умом. Ты не переживай, она до вечера отправится от своеволия твово. А с сеном, мы с тобой и так в героях ходить будем. Каждый двор обеспечим. Эх, раззудись, плечо, энто тебе не Ванятка, алканавт прошлый, пастух малохольный. Я твову руку ещё вчерась увидал. Будя толк из тебя паря, будя, но тока у бабья на поводу не иди, заёздют, как пить дать, заёздют.

Так ещё продолжалось довольно долго, пока телега, не спеша, выехала за пределы деревни Ненарадовки.

И не видел он, как из ворот смотрела им в след баба Фёкла, да делала охранительные знаки, чтобы сберечь и старого и малого, от лиха.

Ирина Георгиевна убираясь по дому, вновь суетливо наводя порядок, шныряя в бабий закуток, приготовилась уже сейчас идти к новому дому. Руки у неё так и чесались для работы. Зуд её работящий, был прекращён появлением баба Фёклы, заметив румяное лицо женщины и поняв её нетерпение, она подозвала её в дальнюю комнату и заговорила так:

– Доча, ты ни как решила, что уже сегодня, наведя порядок, вы переедете?

– А разве нет?

Испуганный голос Ирины показал, насколько расстроенной она оказалась.

– Мила, да ты шо? Его токмо недели две окуривать надоть, травами разными, выжигая лихо, да немощь, и то если всем миром взяться. Потом ещё неделю скоблить, мыть да чистить, готовить к приёму и сарай, и подклеть, и овин. Там хозяйство было доброе, много чего надоть восстановить, чтобы добром служило. А раз-два и обчёлся, это токмо у вас в городе. Потому там и бездушно всё. А тут мир правит. Тут мы все как на ладони. Тем боле сегодня утром, назвала тебя своей преемницей, то слышали все. Значит, с тебя пример будут брать, как хозяйство вести, как детей растить, как мужика беречь. Понимаю, что вопросов у тебя накопилось не мало, время пока есть. Достань-ка мне из-под кровати этой, вон ту суму перемётную. Там травы насушенной много. На первые разы хватит, а потом в лес все вместе пойдём, научу, где какую взять, да как приготовить. И тебе наука и дочкам твоим пригодится. Время у нас с тобой есть. Ну а как не успею, то вон там за чурами в красном углу. Коробочка жестяная, откроешь её, там книженька заветная в чисту тряпицу завёрнута, ещё моей бабкой писаная. Знания там моейной пробабкой сказанные. Там много чего узнаешь, чего уже и я не помню. Не станет меня, сама писать будешь, в ней, если что новое, откроется. Видела я сегодня, как ты с хозяином обошлась. Думала, сробеешь, а ты вон как. Раз и всё. Даже я растерялась, а он и подавно, давно такой ведающей не было в этих местах, да ещё со спящим даром. Ты не смотри, что страницы тут старые да различные. Свои вставлять будешь, а уж книга сама их выправит под себя. Волшебная она у меня. Хошь верь, хошь нет. – Ворча, но любовно поглаживая книгу, что ловко достав из жестяной коробки, показала и вновь спрятала за чуры старая женщина, вновь озадачив молодую преемницу.