Терри Пратчетт - Дело табак

Ваймс сам не был уверен, но никакой стражник не любит это признавать, поэтому он предпочел уклониться от темы.

– Фини, тебя послушать, так мы едем на пикник! Посмотри вон туда!

Ваймс указал на реку: вода кружилась, бурлила и поднималась буквально на глазах.

– А, – сказал Фини, – по Старой Изменнице всегда плывет мусор. Беспокоиться надо, только если образуется гребаный затор [26]. Но он бывает редко, только если очень не повезет, сэр, и можете не сомневаться, что капитан выведет «Сисси» из любой передряги, если вдруг что-нибудь случится. И потом, не поплывет он ночью по реке в такую погоду. На Старой Изменнице полно отмелей и коряг. Это чистое самоубийство, даже с таким опытным лоцманом, как мистер Силлитоу.

Они ехали в тишине, не считая зловещего бульканья и гудения темных вод внизу, под берегом. Дневной свет почти погас, он стал мутно-оранжевым, и периодически его подкрепляли вспышки молнии, сопровождаемые громовыми раскатами грома. В лесу на обоих берегах деревья озарялись блеском, а кое-где и горели – какая-никакая помощь при навигации, подумал Ваймс. Дождь уже промочил его до нитки, и он крикнул голосом, который выдавал веру в то, что ответ ему не понравится:

– Кстати говоря, исключительно чтоб время провести, ты мне не объяснишь, парень, что такое «гребаный затор»?

Голос Фини потерялся за мощным раскатом грома, но следующим заходом юноша таки докричался:

– Это периодическое явление, которое случается, если буря задерживается в долине, и мусор определенным образом скапливается, сэр…

Вонючка выбрался из своего укрытия и вскарабкался лошади на голову. Он сиял тускло-синим трупным светом. Ваймс протянул палец и коснулся гоблина. Вокруг руки заплясало синее пламя. Он знал, что это такое.

– Огонь святого Ангулента, – сказал Ваймс громко и пожалел, что не может прикурить от него последнюю сигару, хоть и знал, что этот огонь образуется при гниении тел утопленников. Иногда табак просто жизненно необходим.

Фини смотрел на синий огонек с таким ужасом, что Ваймсу неловко было его беспокоить. Но все-таки он спросил:

– И что потом, парень?

Молния, с ее любовью к драматическим моментам, озарила лицо Фини, когда тот повернулся.

– Ну, мусор скапливается и скапливается, командор, и превращается в сплошную массу, и воды набирается столько, что рано или поздно она прорывает естественную плотину, которая несется вниз по течению, безжалостно сметая и увлекая все на своем пути, и так до самого моря, сэр. Вот почему эту реку называют Старой Изменницей.

– А, ну конечно, – сказал Ваймс. – Я городской простачок, который плохо разбирается в таких вещах, но полагаю, что груда мусора, которая несется вниз по течению, сметая и увлекая все на своем пути, и так до самого моря, обычно считается большой проблемой?

За спиной послышался треск, и еще одно дерево загорелось.

– Да, сэр. Вы пропустили «безжалостно», сэр. И я думаю, нам лучше нагнать «Сисси» как можно скорее.

– Похоже, ты прав, парень, и я предлагаю…

Что бы там ни делал Вонючка – и что бы он собой ни представлял, – лошади уже разнервничались так, что готовы были понести. В перенасыщенном влагой сумраке отличить реку от берега можно было разве что экспериментальным путем.

Дождь шел стеной, буквально со всех сторон, в том числе снизу вверх, и в симфонию разрушений врывался плеск от пластов земли, неумолимо сползающих в реку. Лошади рвались вперед, слова «направление» и «тепло» утратили всякий смысл, и в мире не осталось ничего, кроме тьмы, воды, холодного отчаяния и двух алых глаз.

Фини увидел их первым… и тут Ваймс почуял запах. Насыщенный запах быков, которые не на шутку встревожились. Он был достаточно густым, чтобы пробиться сквозь дождь и ветер. Удивительно, но колеса продолжали пенить воду, и лодка продвигалась вперед, хоть за ней и волочилась целая флотилия барж, которые метались, змеились и изгибались по всей ширине реки, напоминая хвост рассерженного кота.

– Почему они не причалили? – крикнул Фини сквозь бурю. В его голосе слышалось отчаяние, но Ваймс спешился, ухватил липкое тельце Вонючки и хлопнул лошадь по крупу. У той было больше шансов выжить без всадника, в конце концов.

На мгновение перед внутренним взором Ваймса открылась Кумская долина. Он чуть не умер в тот день, когда вода стекла с гор и хлынула в бесконечные пещеры, выточенные в известняке. Она швыряла его о стены, била о дно и потолок и в конце концов выбросила на крошечную песчаную отмель, в полной темноте. И темнота стала его другом, и Ваймс выжил, и почувствовал, что просветился, и понял, что страх и гнев можно превратить в меч, а желание однажды вновь прочитать своему ребенку книжку – в щит, и оборванный умирающий изгой, которому предстояло здороваться за руку с королями, пошел вперед…

Ну и что страшного в спасении гоблинов и еще какого-то числа людей с мечущейся по волнам лодки на черной опасной реке, в душном грохочущем мраке?

Ваймс бежал по хлюпающему берегу, и за шиворот ему лилась вода. Но бежать мало. Нужно думать. Лоцман «Сисси» знает и реку, и свою лодку. Он мог бы причалить в любое время, ведь так? Но он этого не сделал, хотя явно не был дураком: проведя у реки всего несколько часов, Ваймс уже понял, что дурак не продержится дольше пары ходок. Старая Изменница была создана как ловушка для идиотов.

С другой стороны, если человек не идиот, то лоцман колесной лодки – отличная должность. Это престиж, уважение, ответственность, стабильная работа и стабильное жалованье, а вдобавок зависть всех мальчишек на каждой пристани. Как-то вечером Сибилла с восторгом рассказала мужу о речных лоцманах. Так зачем человеку, обладающему таким приличным положением, вести ценную лодку с ценным грузом вечером по реке, которая грозит гибелью на каждом подлом повороте, в то время как можно без проблем причалить и переждать?

Деньги? «Нет», – подумал Ваймс. Эту реку не зря называли Старой Изменницей, и тому, кто погружался в ее илистые глубины, не было от денег никакого прока. И потом, Ваймс знал таких людей – как правило, они были горды, самоуверенны и неподкупны. Лоцман, скорее всего, не станет рисковать лодкой, даже если приставить ему нож к горлу. Но обычно на лодке плавает и его семья; лоцман, так сказать, работает, не выходя из дома.

И что тогда сделает отчаявшийся лоцман? Как он поступит, если приставить нож к горлу его жены или ребенка? Что еще ему остается, кроме как плыть вперед, положившись на свой многолетний опыт, в надежде увидеть близких целыми и невредимыми? И незваный гость наверняка не один, потому что тогда лоцман бы попытался с размаху посадить лодку на мель, а сам, напружив все мышцы, в суматохе прыгнул бы на упавшего и удавил его голыми руками, но такой фокус сработает, только если преступник не приведет с собой дружка. А значит, лоцман будет стоять за штурвалом, надеясь, молясь и в любую секунду ожидая услышать грохот гребаного затора.