Роберт Говард - Приключения Конана-варвара (сборник)

А на улицах от стенаний тысяч людей содрогнулись звезды, усеявшие бархат душной вендийской ночи, а раковины ревели, как буйволы, которых ведут на заклание.

В садах дворца свет факелов дробился на полированных шлемах, кривых мечах и латах с золотой чеканкой. Все благородные воины Айодхьи собрались в самом дворце или вокруг него, и у каждого арочного входа или двери стояли на страже по полсотни лучников, держа свои луки наизготовку. Но смерть бродила невозбранно по королевскому дворцу, и никто не мог помешать ей в этом.

На возвышении под позолоченным куполом король вновь зашелся криком, сотрясаемый ужасными судорогами. И вновь его голос прозвучал слабо и издалека, и вновь Дэви склонилась над ним, дрожа от страха, что был чернее ужаса смерти.

– Ясмина! – До нее вновь долетел этот слабый, полный неизбывной боли голос, обращающийся к ней словно из неизмеримой дали. – Помоги мне! Я оказался далеко от своего родительского дома! Колдуны заманили мою душу в продуваемую ледяными ветрами темноту. Они силятся разорвать серебряную нить, что связывает меня с умирающим телом. Они столпились вокруг; на руках у них когти, а глаза их светятся алым, подобно пламени, пылающему во тьме. Спаси меня, сестра! Прикосновение их пальцев обжигает меня, как огнем! Они умертвят мое тело и погубят душу! Что это они явили мне? О!

Заслышав в голосе брата нотки панического ужаса, Ясмина разразилась душераздирающим плачем и в отчаянии припала к его груди. А короля сотрясали ужасные конвульсии; пена с его искривленных болью губ и скрюченные пальцы оставили жуткие отметины на плечах девушки. Но вдруг пелена беспамятства спала с его глаз подобно дыму от костра, сметенному порывом ветра, и он взглянул на сестру с узнаванием во взоре.

– Брат! – всхлипнула она. – Брат…

– Быстрее! – судорожно выдохнул он, и в его слабом голосе не было и следа безумия. – Теперь я знаю, что уложило меня на смертное ложе. Я проделал долгий путь, но теперь понял все. Меня заколдовали гимелийские маги. Они вырвали душу из моего тела и заперли ее далеко-далеко отсюда, в каменной комнате. Они хотят разорвать серебряную нить жизни и вложить мою душу в жуткое чудовище, которое вызвали своим колдовством из глубин ада. А! Я чувствую, как они вновь зовут меня к себе! Твои слезы и прикосновения твоих пальцев вернули меня обратно, но ненадолго. Мне осталось совсем немного. Душа моя еще цепляется за тело, но их связь слабеет. Быстрее – убей меня, прежде чем они завладеют моей душой навсегда!

– Я не могу! – громко заплакала она, колотя кулачками по своей обнаженной груди.

– Быстрее, я повелеваю тебе! – В его горячечном шепоте прозвучали прежние властные нотки. – Ты никогда не смела ослушаться меня – так выполни же мое последнее повеление! Отправь мою душу в чистоте и невинности к Асуре! Поспеши, если не хочешь, чтобы я вечно скитался во тьме в облике отвратительного монстра. Бей, я приказываю тебе! Бей!

Захлебываясь слезами, Ясмина выдернула украшенный самоцветами кинжал из ножен на поясе и по самую рукоять всадила его в грудь брату. На мгновение тот оцепенел, а потом обмяк, и по мертвым губам скользнула мрачная улыбка. Ясмина ничком повалилась на усыпанный камышом пол, колотя по стеблям сжатыми кулачками. Снаружи взревели гонги и раковины, и жрецы принялись полосовать себя медными ножами.

Чандер Шан, наместник Пешкаури, отложил золотое перо и внимательно пробежал глазами строки, только что начертанные им на пергаменте с его официальной печатью. Ему удалось так долго править Пешкаури еще и потому, что он взвешивал каждое свое слово, как произнесенное вслух, так и доверенное бумаге. Опасность рождает осторожность, и только осторожный человек может выжить в этой суровой и дикой стране, где жаркие вендийские равнины встречаются с предгорьями Гимелийев. После часа пути в западном или северном направлении вы пересекали границу и оказывались в горах, где люди жили по закону ножа.

Наместник был один в своих покоях. Он сидел за резным столом, инкрустированным вставками эбенового дерева. В широкое окно, открытое для прохлады, он видел квадрат синей гимелийской ночи, затканный крупными белыми звездами. Тянувшийся рядом парапет вырисовывался смутной грядой, а еще дальше в тусклом свете звезд едва можно было разглядеть зубцы и амбразуры. У наместника была сильная и мощная крепость, расположенная к тому же за стенами города, который охраняла. Легкий ветерок, ласково шевеливший гобелены на стене, принес с собой слабые отголоски жизни на улицах Пешкаури – обрывки заунывных песен или бренчание струн кифары.

Наместник медленно перечитывал написанное, прикрыв глаза, чтобы ему не мешал свет масляной бронзовой лампы, и слабо шевелил губами. Не прерывая своего занятия, он машинально отметил стук лошадиных копыт у барбикана [18]и острое стаккато переклички часовых, но не придал этим звукам особого значения, сосредоточившись на письме. Оно было адресовано вазаму Вендии при королевском дворе Айодхьи и после обычных витиеватых приветствий гласило:

«…Да будет известно Вашему превосходительству, что я верно и в точности выполнил все указания Вашего превосходительства. Семеро горцев находятся в темнице под надежной охраной, и я еще раз отправил в горы гонца к их вождю с предложением лично прибыть для переговоров об их освобождении. Но он отказался, сообщив, в свою очередь, что, если они не будут освобождены, он сожжет Пешкаури и покроет свое седло моей шкурой, прошу извинения у Вашего превосходительства за столь неаппетитные подробности. Он вполне способен попытаться осуществить свою угрозу, в силу чего я утроил караулы копейных стражников. Этот человек не является уроженцем Гулистана, и я не берусь со всей определенностью предсказать, каким будет его следующий шаг. Но поскольку Дэви желает, дабы…»

Ему хватило одного мгновения, чтобы вскочить со своего кресла из слоновой кости и повернуться к арочной двери. Он взялся было за кривой меч, лежащий в инкрустированных самоцветами ножнах на столе, но вовремя остановил руку.

В комнату без доклада вошла женщина, чья тонкая накидка могла скрыть богатое платье под нею не больше, чем оно скрывало изящество и красоту ее высокой и стройной фигуры. Прозрачная вуаль опускалась чуть ниже груди, ниспадая с роскошного головного убора с длинным шлейфом, закрепленным золотым шнуром тройного плетения и украшенным золотым же полумесяцем. Ее темные глаза взглянули на пораженного наместника поверх вуали, после чего нетерпеливым и повелительным жестом белой руки она открыла лицо.

– Дэви! – Наместник упал на колено перед ней, и его удивление и растерянность несколько подпортили впечатление от выказанного им почтительного уважения.