Терри Пратчетт - Наука Плоского мира. Книга 2. Глобус

Повествовательный императив прибыл в Круглый мир подобно мелкому богу и рос одновременно с верой людей. Когда миллион человек верит в одну и ту же историю и пытается воплотить ее, их общий вес может компенсировать индивидуальную неэффективность.

В Плоском мире нет науки – есть только магия и рассказий. Поэтому волшебники облекают плоскомирскую науку в проект «Круглый мир» – об этом подробно говорится в книге «Наука Плоского мира». Круглый мир поддерживает изящную симметрию: в нем нет ни магии, ни рассказия, поэтому люди воплощают их в форму историй.

Повествовательный императив не может возникнуть без рассказия – и здесь решающую роль сыграл Разум. Императив по пятам следовал за повествованием, и они оба комплицитно эволюционировали – ведь если есть история, значит, есть тот, кто хочет, чтобы она сбылась. Тем не менее история немного превосходит силу принуждения.

От остальных существ, населяющих эту планету, людей отличает не язык, не математика и не наука. И даже не религия, искусство или политика. Все это лишь побочные эффекты, возникшие в результате изобретения историй. Теперь может казаться, что без языка никаких историй быть не могло, но это иллюзия, вызванная нашей нынешней одержимостью записывать истории в словесном виде на бумаге. Но еще до появления слова «слон» можно было указать на слона пальцем и показать выразительный жест, нарисовать его на стене пещеры вместе с летящими копьями или вылепить его фигурку из глины и разыграть с ней сценку охоты. Эта история ясна как день, а охота на слона просто следовала за ней.

Мы не Homo sapiens , не разумные. Мы – третьи шимпанзе. От обыкновенных шимпанзе, Pan troglodytes , и бонобо, Pan paniscus , нас отличает нечто более тонкое, нежели огромный мозг, который у нас в три раза больше в пропорции к массе тела. Нас отличали его возможности. А наиболее существенным его вкладом в наше понимание вселенной стала сила истории. Мы – Pan narrans , шимпанзе рассказывающие.

Даже сегодня, спустя пять миллионов лет после того, как наши пути эволюции с шимпанзе разошлись, мы по-прежнему управляем своими жизнями с помощью историй. Каждое утро мы покупаем газету, чтобы узнать, как мы сами себе говорим, что творится в мире. Но большинство творящихся в мире событий, даже весьма важных, никогда не попадает в газеты. Почему? Да потому что их пишут журналисты, а каждый журналист с пеленок знает, что читателей прежде всего цепляет история . Событие, не представляющее никакой важности для планеты, например развод какой-нибудь кинозвезды, – это история. А события, имеющие значение, например применение хлорфторуглеродов (CFC) в качестве пропеллента в аэрозольном баллончике с кремом для бритья, – нет. Конечно, и из этого можно состряпать историю, но только если обнаружится, что эти самые хлорфторуглероды разрушают озоновый слой – для такой истории у нас даже есть название: «озоновая дыра». Но никто не слышал этой истории, когда в магазинах стали продавать эти аэрозоли – хотя это событие сыграло важную роль.

Религии всегда осознавали силу хорошей истории. Чудеса имеют бо́льший успех в массах, чем обыденные добрые дела. Если кто-то поможет бабушке перейти через дорогу, это еще не будет историей, а вот если мертвый вдруг воскреснет – определенно будет. И вообще, если вы не можете рассказать убедительной истории о своем исследовании, его никто не опубликует. А если кто-нибудь и опубликует, все равно никто ничего не поймет. Законы движения Ньютона – это простые коротенькие истории о том, что происходит с комками материи, когда к ним прикладывают силу; они недалеко ушли от выражения вроде «если продолжать прикладывать к ним силу, они будут двигаться все быстрее». И «все движется по кругу», как сказал бы Думминг.

Почему мы так привязаны к историям? Наш разум слишком ограничен, чтобы уцепиться за вселенную в том виде, какая она есть. Мы малые создания в огромном мире и не способны представить его целиком и в мельчайших подробностях. Вместо этого мы пользуемся упрощенными представлениями об ограниченных участках вселенной. Простые модели, приближенные к реальности, кажутся нам чрезвычайно привлекательными. Благодаря своей простоте они легки для понимания, но от этого мало толку, если они не работают . При упрощении сложной системы по какому-либо принципу, будь то воля Божья или уравнение Шрёдингера, у нас возникает ощущение, что мы в самом деле чего-то достигли. Наши модели – это истории, и наоборот, истории – это модели более сложной реальности. Наш разум автоматически заменяет сложное простым. Если в истории звучит слово «собака», мы мгновенно получаем в уме ее изображение: большой, неуклюжий лабрадор с пушистым хвостом, свисающим языком и болтающимися ушами [86] А потом мы приходим в шок, когда знаем, что речь шла о чихуа-хуа. . Наше зрение аналогичным образом заполняет пробел слепого пятна.

Мы учимся ценить истории еще детьми. Детский ум быстр и способен, но в то же время неконтролируем и неискушен. Истории вызывают у него интерес, а взрослые понимают, что ничто не может внушить ребенку какую-нибудь идею лучше, чем история. Они легко запоминаются и рассказчиком, и слушателем. Когда ребенок становится взрослым, он сохраняет любовь к историям. Взрослые должны уметь рассказывать детям истории, иначе они не смогут передать культуру. А еще взрослые должны уметь рассказывать истории другим взрослым, своим начальникам или товарищам, потому что они имеют понятную структуру в отличие от беспорядочной реальности. Истории всегда логичны – вот почему Плоский мир более убедителен, чем Круглый.

Наш разум выдумывает истории, а те – формируют его. Комплект «Собери человека» в каждой культуре складывается из историй и на них же держится. История может служить правилом жизни в какой-нибудь культуре, полезной уловкой, необходимой для выживания, ключом к великолепию вселенной или предположением о том, что может произойти, если мы будем следовать определенному курсу. Истории составляют карту фазового пространства бытия.

Некоторые из историй созданы лишь ради развлечения, но даже в них, где-то в глубине, содержится посыл – как в случае с Румпельштильцхеном. Другие же представляют собой миры «если», которые помогают нам принимать гипотетический выбор и воображать его последствия. В «гнезде разума» идет игра слов. И некоторые из этих историй обладают настолько убедительной логикой, что их повествовательный императив берет верх, а сами они претворяются в замысел. А замысел – это история с намерением воплощения ее в жизнь.

В Круглом мире, который лежит в хрустальной сфере, запертый в библиотеке Незримого Университета, наша история приближается к своей кульминации. Уилл Шекспир написал пьесу («Сон в летнюю ночь», разумеется), которая, по мнению эльфов, укрепит их власть над разумом людей. Она вступила в противоречие с представлениями Ринсвинда о том, что он собирался сделать, а разлетающиеся искры запустили в движение сюжет. Чем она закончится? Это одна из обязательных составляющих истории. Вам нужно просто дождаться и увидеть все самим.