Кендалл Калпер - Соль и шторм

Отсюда проистекало два обстоятельства. Первое: деятельность женского Общества трезвости острова Принца, что время от времени строчило колонки в «Айлэндс Гэзетт» о вреде алкоголя, особого успеха не имела. И второе: если вы хотите справиться о каком-нибудь моряке или даже судне, ушедшем в плавание, то лучшего места, чем бары Нью-Бишопа, не найти.

Надо сказать, каждый бар отличался особым характером и привычками.

«Кувшин патоки» занимал половину квартала восточной части Уотер-стрит, неподалеку от доков. Назывался он так из-за фирменного напитка, для приготовления которого патоку смешивали с ромом и ключевой водой. Излюбленное заведение докеров было самым оживленным из всех трех. Там, наливая в кредит, дольше всего соглашались ждать до дня выдачи жалованья. Выпить первую в своей жизни пинту молодежь направлялась именно в «Кувшин», где по давней традиции бесплатно наливали столько, сколько посетитель осилит, при одном условии: все выпитое должно удержаться в желудке. По этой причине бару благоволят в основном молодые и неженатые парни, которые в предрассветные часы высыпают оттуда веселыми компаниями, распевая песни и пританцовывая.

Но если в «Кувшине патоки» кому-то покажется слишком многолюдно и шумно, то «Дворец» – на поверку окажется с подвохом. Не стоит принимать всерьез громкое название. Заведение мало походило на дворец, а счесть это место гостиницей могли разве что мертвецки пьяные посетители, уснувшие прямо на барных стульях. Это была просто таверна, устроенная в подвале красивого кирпичного здания в тихой северо-западной части Нью-Бишопа. Низким потолком в густых клубах дыма она напоминала каюту корабля. Возможно, поэтому «Дворец» облюбовали капитаны и судовладельцы – люди с достатком, которым хотелось не петь и плясать, а просто посидеть со стаканчиком в уютном теплом месте, потравить морские байки.

Последний, самый маленький, бар – «Треска». Его надо было разыскивать на окраине западной части Нью-Бишопа. За его окнами простирались луга, отделяющие город от Большого Серого болота. «Хорош настолько, насколько постоянен рыбный улов», – говорили о нем на острове. Коротко говоря, это означало, что там вообще ничего хорошего нет. «Треска» была местом, где обстряпывали темные делишки, где моряка могли прирезать сразу, как только он напьется. Тем не менее это заведение закрывать не собирались, потому что там был еще и единственный на весь мыс публичный дом.

Сотни мужчин ежедневно захаживали в бары Нью-Бишопа. Я знала, что будь у меня время и терпение, смогла бы узнать все ответы на интересующие вопросы. Но если терпения хватало, то временем я не располагала совсем, поэтому нужно было действовать немедленно.

Первыми я посетила «Кувшин» и «Дворец». Пробираясь среди поющих и болтающих моряков, задавала вопросы всякому, кто смотрел на меня благодушно. Приходилось осторожничать, потому что многие знали Тэйна и не хотелось, чтобы кто-то догадался, что я старалась для него. Однако, как бы я ни формулировала свои вопросы, все равно никакого толку не было: люди либо не знали о резне на острове Ховелл, либо не хотели об этом рассказывать. Впрочем, услыхала я и важную новость: капитан «Модены» решил сниматься с якоря в конце недели.

Тэйну придется отплыть с ними. Он подписал стандартный контракт на два года и должен был отработать еще полтора. На мгновение я подумала, как чудесно было бы, расторгни он контракт и останься на острове, но тотчас отмела эту мысль. Новички часто спрыгивают с кораблей – китобойное ремесло отнюдь не так романтично, как думают на материке. Но если уж решил стать китобоем, о дезертирстве и речи быть не может. Нарушители контрактов попадали в «черный список»: длинный перечень имен, который публиковался на последней странице каждой местной газеты. «Тэйн – гарпунщик с «Модены». Дикарь и дезертир. Не нанимать», – примерно так написали бы там. Эти заметки многим испортили жизнь, и если некоторые еще смогли бы найти другую работу, то для паренька с дикого острова да еще и в татуировках все двери будут закрыты. Поэтому, если Тэйн хочет удержаться на судне, ему придется выполнять условия контракта.

Я вышла из бара и прислонилась к забору, переваривая услышанное.

Раньше я считала, что вся моя жизнь заключается в том, чтобы стать ведьмой, заняться колдовством в доме бабушки, встретить мужчину и родить от него дочь, которая затем продолжит род и дело Роу. Сами по себе мужчины не имеют никакого значения – так я всегда полагала. Они просто были частью нашей работы, покупали амулеты, добывали необходимые материалы для обрядов, дарили подарки, но их не следовало принимать всерьез. Они никогда не жили в доме Роу. И мы никогда им не принадлежали.

«Зачем мне хотеть замуж, дорогая? – говорила бабушка, приподнимая мой подбородок. – Зачем нужен муж, которому надо готовить и стирать носки? Разве какой-нибудь мужчина на целом свете сможет завладеть ведьмой Роу? Мы принадлежим воде, моя любовь, а не человеку».

Но она ошибалась. Потому что часть меня теперь принадлежала Тэйну, а часть его – мне. Я не могла стать ведьмой Роу или избежать смерти. Я не могла перенять у бабушки знания и продолжить наше дело, но мне подумалось, что вполне могла бы остаться с этим парнем.

Может, Тэйн и разорвал бы контракт, не рассуждая о последствиях. Может, ему и не пришлось бы больше работать, потому что если я каким-нибудь образом сумею избежать гибели и освободить свою магию, то заработка от колдовства хватит, чтобы прокормить и обогреть нас обоих. А может, я долго не проживу или мать меня увезет, но Тэйн останется со мной до самого конца. Я не знала, что еще придумать. Я была огорчена и растеряна. Хотелось упасть на землю, да так и уснуть. Или стоять у забора до конца жизни. Но я напомнила себе, что остался еще один бар, который следовало проверить, и что обещание надо держать.

Снаружи «Треска» выглядела как милый двухэтажный домик, правда, порядком запущенный. Переднее крыльцо сплошь поросло густой неопрятной травой, а тощие нестриженные кусты, футов десяти высотой, как по заказу полностью заслонили окна, оставив узкий проход к двери. До второго этажа поросль не доходила, и окна там занавесили плотной темной тканью. Оттуда просачивался слабый розовый свет и слышался игривый женский смех.

Вошла я в «Треску», наверное, около полуночи, однако казалось, что в помещении темнее, чем на улице. Закопченный камин, в котором углей было больше, чем пламени, тлел в углу комнаты, другим источником света служили только огарки свечей на столах и мутный, нечищенный фонарь над баром. Я прошла по комнате, оглядывая незнакомые мужские лица. Кое-кто сидел молча и наблюдал за мной, другие низко склонились над выпивкой и что-то быстро и тихо обсуждали.