Майкл Муркок - Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти

Лорд Шаарьяр Багдадский стянул остроконечный шлем и, звякнув серебряной бармицей, поместил его близ ятагана на столе отдельной комнаты в таверне. Почти рассвело, он прождал Квайра три часа; то была бы их третья встреча после заключения изначальной сделки. У закрытого ставнями окна Лудли с рельефным зубом, щеголявший ныне в истертой парче и морщинистых брыжах, осушал последнюю бутылку из тех, кои принес обоим и каковые сарацин презрел.

– Он вскоре явится, милорд.

– Ты уверен? Ведь я известил тебя о том, где надобно быть.

– Я уверен в моем старом господине, капитане.

– Меня беспокоит твой новый господин. – Лорд Шаарьяр явно нервничал. – О чем ты доложишь, а?

– Лорд Монфалькон дал мне понять, чтобы я взялся за работу капитана Квайра. Вот я ему и служил. Ныне, раз уж капитан Квайр вернулся, ну я служу тому же господину, что и он. – Лудли, однако, был не в своей тарелке. – Я не предам вас, сир, – се все равно, что предать капитана. – Он почесал зазудевшую голову.

Вошел Квайр, поспешая, чуть одышлив.

– В эдакой близости к монархине имеются свои недостатки. – Он захлопнул дверь, сбросил накидку. Наряду с обычным черным он носил теперь широкий алый кушак, завязанный узлом справа. Оттого казалось, будто от торса и ниже Квайр запятнан кровью, столь непривлекательно было сие зрелище. Он положил сомбреро по соседству с сарацинским шлемом. – Никак вы готовитесь к войне, милорд?

– Се придворный костюм. Неделю в Приемной Палате я ожидал аудиенции Королевы. Вместе с большой депутацией Калифа, что все более сомневается, Квайр, в успехе нашей интриги.

– Зря сомневается. Все замечательно, идет по плану. – Квайр подмигнул Лудли. – Ты глядишься сущим кавалером, Луд. Золото Монфалькона?

– Он платил мне вашу зарплату без вычетов.

– Он щедр. Продолжай ему служить.

– Не по вашему возвращению, капитан. – Лудли размяк.

Квайр уселся напротив лорда Шаарьяра и поместил сложенные руки на стол:

– Простите меня, если я кажусь усталым. Мои обязанности меня истощают.

Лудли грубо заржал. Лорд Шаарьяр изобразил уместную брезгливость и сказал:

– Мне нужны вести поконкретнее. Дела, судя по всему, движутся, однако я прозреваю затор в ваших планах. Смерть девочки аукнулась ровно так, как, вы говорили мне, она аукнется. В День Восшествия ваш план не мог осуществиться лучше. Но теперь вы молчите, и, за исключением смерти Ингльборо, ожидавшейся и ничему не содействующей (паж, кстати говоря, отгружен и плывет в Арабию подарком для Калифа), сдается, что вы о нас практически забыли.

– У меня за пазухой горстка Тайных Советников. Образцовые джентльмены стали оглупленными хлыщами и поддерживают всякое решение, на кое я поощряю Королеву. – Квайр воздел губу. – Монфалькон разве только не сослан, он в суровой опале, и Королева его более не слушает, ибо убеждена, что он обезумел от ревности. Двор разбивается на два основных лагеря – те, кто разделяет мнения Монфалькона, и те, кто разделяет мнения Королевы, – но предвидятся новые разбиения. Странствие отменено, и Держава не будет успокоена. Жакотты продолжают оснащать флот и вскоре поплывут сражаться с Арабией – вручив вам праведный повод к войне, но и позволяя воздержаться и прийти к доброму соглашению (хотя, быть может, вам придется сперва сокрушить Жакоттов, а равно и тех, кто решит отплыть с ними). Таковых предостаточно, и на сторону Жакоттов переходит все больше нобилей, что пригласили Королеву, получили отказ и ощущают, что ими пренебрегли. Подробности иных схем, доводимых мной до результата, тоже имеются. И вы несчастливы, милорд? Ну, если так, – театральным жестом рука тянется к шляпе, – я всегда могу найти свежего покровителя и оборотить сии преимущества…

– Вы обязаны мне жизнью, капитан Квайр. И вы поклялись служить моим интересам.

Капитан откинулся на спинку стула.

– Но, если я служу им недостаточно хорошо, милорд, не вижу причины, с какого перепуга вам держать меня в подчинении. Может ли любой иной сотворить то, что сотворил я? Как Монфалькон почти в одиночку построил Златой Век, так я его разрушаю. И, рассуждая разумно, тот заслуживает разрушения; Миф – всего лишь синоним Невежества.

– Хорошо: скоро ли? Когда все будет готово?

– Еще месяц. К октябрю дворяне будут рады бракосочетанию Глорианы и Гассана, ведь оно умерит их страхи.

– А чем я могу быть вам полезным, капитан? – живо поинтересовался Лудли, придя в ажитацию от подслушанной беседы. – Я мог бы убить для вас Монфалькона.

– И немедля бросить на меня подозрение? Нет – он уничтожает себя сам. Я хочу, чтобы ты продолжил работать на него, Лудли.

– Что? Я не могу!

– Лучше не придумать. Ты будешь доставлять мне полезные сведения.

– Вы не хотите, чтоб я вернулся к вам, капитан, не хотите прежнего товарищества?

– Нет. Служи Монфалькону любым требуемым им способом – только докладывай мне, когда возможно.

Лудли пожал плечами:

– Как скажете, капитан.

– Твое положение для нас идеально.

– Отлично, капитан. – Он будто скуксился.

Лорд Шаарьяр взял свой шлем:

– Так что мне передать моему Калифу?

– Что Королева мной приворожена, что она выполнит любую мою просьбу, что, когда наступит час, я внушу ей решения, за коими твердо воспоследует супружеское ложе с Калифом, хоть я и не знаю, что хорошего из сего выйдет…

– Капитан Квайр! – Шаарьяр подхватил ятаган. – Вы не станете отпускать поносительные шутки, касаемые моего господина!

– Я стану отпускать шутки, как мне заблагорассудится, – сказал Квайр холодно. – Ибо секреты мои записаны, как заведено. И если я умру, ваши планы выйдут наружу. Случись сие, Держава объединится мгновенно. И все наши труды пойдут прахом. Оттого-то и лорд Монфалькон боится меня выдать. Годами он укреплял миф враньем и шпионажем, убийством, пытками и сокрушением инакомыслия. Если всплывут улики – и в моих силах подсобить сему в нужный момент, – что златое правление Глорианы покоится на крови столь же твердо, как правление ее папаши, тысяча дворян обратится против нее и свергнет кариатиду в пошлой уверенности, будто топит корабль.

– Квайр – вы планируете выменять сии секреты на корону? – Лорд Шаарьяр сунул ножны с мечом за пояс. – Я верно вас понял? Вы обводите вокруг пальца всех нас?

– Стать королем – значит стать калекой, милорд, – ограничить всякое движение, всякую власть. Корона сломила даже Герна. Ведь в начале правления у него, как и у его дочери, было немало утонченных идеалов. Но бремя раздавило его, и постепенно он дал повод к жалению себя. За сие он называем циником. Однако же истинный циник – тот, кто управляет слабыми не хуже, чем слабостями в себе самом. Герном правили те и другие.