Марк Лахлан - Фенрир. Рожденный волком

Она не могла ответить, сколько времени провела здесь, ела ли что-нибудь. Дни становились все длиннее, однако день, царящий в ее сознании, вовсе не заканчивался. Она сама была этим днем, согревающей силой, которая заставляет петь леса, существом, которое глядит на ночную луну и видит собственное отражение в ее сияющей поверхности. Она чувствовала себя обновленной. На пальцах были пятна от ягодного сока, во рту стоял вкус грибов. Только изредка, когда пила из ручья, она ощущала волны холода. Элис смотрела на лес и видела мир таким, каким он был в начале творения: новеньким, зеленым и сияющим.

Сначала пришли двое мальчишек, любопытных и робеющих. Она видела их яркими и многослойными: их скользкая от пота кожа светилась жизнью, краски, которые они несли на себе, распадались в ее сознании на множество оттенков, словно луч света, проходящий сквозь каплю воды. Она слышала их музыку, робкую и прерывистую: так мог бы играть на флейте ребенок. Ее зрение было настроено, словно музыкальный инструмент, она могла видеть в разных регистрах, и Элис показалось, что мальчики несут в себе огоньки, как будто свечи духа горят, освещая тьму человеческой плоти.

Они вернулись со взрослыми мужчинами, с целой толпой, и отголосок ее бывшей личности, госпожи Элис, для которой они были бы опасны, встрепенулся. Внутренний голос, который велел ей спасаться бегством, был похож на далекий шум, слабый, еле различимый. Их было человек сорок, большая банда. Она увидела, что спустился вечер. Сумерки сгустились на пороге ночи, и стало холодно.

– Их уже ограбили. Только посмотри на них. – Да, эти люди говорят на ее родном языке. Это франки, но не подданные ее брата, они вообще ничьи подданные. Они вне закона – разбойники; некоторые из них пришли в обносках, некоторые – в богатом платье, явно снятом с чужого плеча.

– А эта девка будет ничего, если ее откормить.

– Мне она и такой сойдет. Чего мы ждем? Это же два отличных раба. Надо сначала позабавиться с девкой, а потом продать их.

Это произнес молодой человек, невысокий и жилистый, с загорелой дочерна кожей. У него были сломанные зубы и рваное ухо; Элис казалось, что он так и брызжет красками и звуками: зеленые пятна мхов на коленях, золотая пыльца на рукавах, треск дров в костре – так выражалась его личность. Он просто зачаровывал ее.

Элис заговорила:

– Это она по-норманнски? Так это шлюха викингов. Это даны! За них нам дадут хорошую цену!

– Мы далеко от моря. – Это произнес новый голос.

Элис ощутила его беспокойство, подобное холодному ветру. Она поглядела на Волка за спиной. Волка не было, только исповедник лежал на земле, обнаженный. Жеан? А где же Волк? Только Жеан стал не таким, каким она помнила его. Он больше не был немощным калекой, он стал здоровым и красивым. Элис снова заговорила:

– Это заклинание, – сказал второй разбойник. – Убейте ее, пока она не околдовала нас.

– Это не заклинание, а если и заклинание, то из нее плохая колдунья, – заметил кто-то еще.

Ритмичные слова снова рвались из Элис. Поэма была подобна ветру, а ее голос был словно камыш, который шуршит на ветру.

Приближалась ночь. Деревья стали темными, ветер шумел в ветвях. Давно ли собирается гроза? Элис не знала. Крупные капли дождя упали на кожу, холодя лицо. Грозовые тучи в последних лучах солнца казались отлитыми из свинца и золота, и лес вокруг как будто светился.

– Ладно, забирайте их и пойдем. Ночь будет паршивая.

– Только чур я развлекаюсь первым, хоть согреюсь немного. – У парня со сломанными зубами и рваным ухом был нож.

Сердце Элис учащенно забилось, она ощутила, как кровь отхлынула от лица. Но парень казался ей таким хрупким, как тонкий цветок, полевое растение, которое она в любую минуту может сорвать, если пожелает, чтобы затем выбросить. Она чувствовала себя очень странно, как будто существовала во множестве мест одновременно, и разум сделался просторным и многослойным.

Парень дотронулся до нее.

Элис была в лесу и не в лесу, в пещерах собственного разума, где сверкали и пели руны, и за их пределами. «Где же я еще?» – задалась она вопросом. В залитом лунным светом саду своего детства, где капли росы пахли жасмином, а ночной воздух согревал, когда она босиком ходила во сне. В нише садовой стены она увидела маленькие свечки. Теперь, когда она приблизилась, то заметила, что в нише стоит множество фонарей. Она протянула руку и погасила ближайший.

И парень в лесу, стоявший перед ней жестокий молодой человек со сломанными зубами и с ножом в руке, который свободной рукой стягивал с себя штаны, упал замертво.

Она ощутила, как волна смятения прошла по разбойникам, почувствовала шелест мыслей, подобный шелесту летней листвы, на которую вдруг пахну́ло осенним ветром.

Двое разбойников выронили ножи и принялись ощупывать лицо покойника. Хотя он умер мгновение назад, тело было уже холодным. Потом все схватились за оружие, и на губах было одно слово: «Ведьма». Но Элис в лунном саду снова протянула руку, подул ветер, и все фонари в нише погасли.

Хлынул мощный ливень, превратив листья в крохотные барабаны, которые выстукивали такой радостный ритм, что ей захотелось танцевать. Она подошла к Жеану, усадила его и развернула лицом к потокам дождя.

– Проснись, – сказала она. – Я смыла с тебя Волка.

Он раскрыл рот и заморгал, когда капли дождя, огромные, как ягоды, принялись стучать по его лицу.

Он развернулся к Элис и погладил ее по волосам.

– Это я, – сказал он, – каким я был и какой я есть. Я так долго шел, чтобы найти тебя.

Она знала. В этот миг она знала, что они уже жили прежде, были любовниками, чувства которых пережили даже смерть. Как ее звали тогда? А его? Она не могла вспомнить. Слова сами вырвались у нее:

– А я так долго ждала, когда ты придешь ко мне.

Элис поцеловала Жеана и легла с ним среди мертвых тел разбойников, и первый раз в жизни она поняла, что не одна на свете.

Хугин глядел на тело сестры, лежавшее на морском берегу. Он снес ей голову с плеч одним ударом, и она лежала, омываемая прибоем, в пяти шагах от того места, где он сел. За головой он не пошел.