Марк Лахлан - Фенрир. Рожденный волком

– И они нас возьмут? – уточнил Астарт.

– С охотой, – заверил Офети. – Нет никого покладистее мертвецов.

При этих словах викинги засмеялись, согласно кивая. Подобные шутки, как видел Жеан, особенно радовали их, тогда как исповеднику от них становилось дурно.

Река теперь была спокойной и широкой, она разливалась большим озером, а затем вилась дальше мимо невысоких островов и болот. Им иногда встречались люди, чаще всего одинокие рыбаки, которые старались держаться от викингов подальше. А затем они увидели на мысу высокие строения, которые чернели на фоне неба цвета устричной раковины.

– Что это за место, господин?

– Монастырь. Но я такого не знаю, – сказал Жеан. Он говорил правду. Голова у него отяжелела, мысли путались. Он как будто наблюдал за собой со стороны, не сознавая в полной мере, что сам управляет своими словами и поступками.

Они подогнали лодку к заболоченному берегу и пошли по соленой грязи к монастырю. Офети оказался прав. В монастыре никого не было. Здания сожгли в прошлом году. Крыши не сохранились, и никто так и не попытался их восстановить. На кладбище были свежие могилы, на которых еще не успела вырасти трава. По некоторым признакам стало ясно, что зимой в монастыре кто-то жил, однако, кем бы он ни был, этот человек теперь ушел, не желая стать жертвой викингов.

– И что же будем делать дальше? – спросил Астарт.

– Ждать, – сказал Офети. – Еды у нас хватит на несколько недель, в море полно рыбы. На берегу можно найти ракушки и водоросли. Просто подождем, когда придет корабль, который отвезет нас домой.

– Офети, – сказал Фастар, – когда мы отправляемся в поход, мы берем пять кораблей. Это около трех сотен воинов.

– Ну, будем надеяться, что здесь выйдет иначе, – сказал Офети. – Подумай сам, осада Парижа сложилась неудачно, многие парни поедут домой с пустыми руками. Полагаю, они захотят заглянуть сюда, прежде чем выходить в море. Скорее всего, это будут скильфинги, им этот берег по пути. Они остановятся, чтобы осмотреть церковь, мы выйдем навстречу без оружия, вроде как монахи, они побегут к нам, а мы обойдем дюны и украдем их корабль.

– Девять человек против… против скольких? Сотни, двух, трех?

– Мы их отвлечем, – сказал Офети. – Будем ходить тут, сложив руки на груди, как монахи. Они нас заметят и побегут, как собаки на кролика.

Бледная девочка сжала руку Жеана, и он заговорил. Он сам не знал, откуда берутся слова, но они казались ему сущей правдой:

– Вы должны дождаться нужного корабля.

– Господин, я не стану отказываться от корабля из-за того, что у него на носу медвежья голова, а мне бы хотелось непременно драконью, – возразил Офети.

– Вы должны дождаться нужного корабля.

– Мы захватим первый корабль, который увидим, – сказал Офети.

– Вам нужна девушка? – спросил Жеан.

– Какая девушка?

– Которую вы пытались поймать под Парижем.

– Если встретим ее, то заберем. Она же станет отличным подарком для князя Олега, верно? Все знают, что он о ней мечтает.

– Что ж, в таком случае вы должны дождаться нужного корабля. Разве я не принес вам состояние?

– Принес, господин.

– Хотите быть слугами Христа?

– Хотим.

– Тогда доверьтесь мне и дождитесь нужного корабля.

Викинги посмотрели на него как-то странно, но Жеана это не волновало. Он был уверен в двух вещах. Во-первых, Элис рядом. Во-вторых, он начинает испытывать голод.

Первый корабль, причаливший к монастырю, оказался потрепанным карви данов, маленьким суденышком всего на шестнадцать весел. Он подходил им идеально, и Офети пришлось немало попотеть, чтобы сдержать викингов. Но потом Жеан велел им оставить корабль в покое, и они оставили. Они видели, что он сделал с бургундцами, и теперь одного его слова было им достаточно.

Через неделю прибыли очередные морские разбойники на семи больших судах, два из которых были быстрыми, стремительными драккарами, настоящими боевыми кораблями. Тут уж норманнов не пришлось уговаривать оставить эти корабли в покое и убраться подальше, пока пришельцы обыскивали монастырь. Пираты переночевали на берегу, а на следующий день ушли.

Прошло еще две недели, и корабли больше не появлялись. Жеан сидел в разрушенной церкви, глядя на опустошенный алтарь. Он проголодался, в том не было никакого сомнения, и молил Господа даровать силу, чтобы сдержать свой аппетит. Молитва заставила его глубоко уйти в себя в поисках Бога, в поисках Его наставления, которому он стал бы покорно следовать. Но он находил только ее, Деву, он находил ее на морском берегу, где солнце играло у нее в волосах, у очага в доме, который казался ему одновременно странным и знакомым. А затем он увидел ее совсем другой: она лежала на острых камнях в узкой пещере, обессиленная. Он решил, что это символ: вот что его мысли сделали с ее непорочной душой. Он хотел ее, духовно и телесно. Духовное желание было благородно, зато телесное – нет. Он боролся со своими грешными мыслями, противился, когда разум пытался замарать Пречистую Деву.

Бледная девочка сидела рядом с ним, цепляясь за его руку, не желая расставаться с ним ни на секунду. Он молился, надеясь освободиться от ее присутствия. Она была демоном, нежным, доставляющим утешение, внушающим симпатию. Дьявол вкрадчив. Неужели Жеан ожидал, что тот явится ему в дыму и пламени? Нет, он пришел в образе ребенка, который сидит над ним, когда он засыпает, смотрит ему в лицо, когда он просыпается.

Девочка жестом поманила его из церкви. Луна, похожая на серебряную монету, висела в небе, прочертив на волнах океана серебристую дорожку. Девочка остановилась у земляного холмика, и Жеан понял, что под ним лежит Волк, тот самый, который грыз и терзал его разум, заполнял собой мысли, вытеснял всю его личность.

Он услышал голос – осиплый, перхающий голос, к которому примешивался звук, похожий на удары комьев земли о крышку гроба. «Я его голыми руками откопаю». Чей это был голос? Да его же, только сильно изменившийся. Ему казалось, что он стал толще, однако это вовсе не сделало его медлительным или неловким. Мышцы распирало от новой силы, и мир в темноте был прекрасен, с полной луной, с лунной дорожкой на море, с бледной девочкой рядом с ним и всеми ночными запахами пробуждающейся весны.

– Он там? Волк там?

Бледное дитя ничего не сказало.

– Да, он там. Его глубоко зарыли, но я откопаю его.

Он отшвыривал землю, сваливал мокрыми кучками; руки у него были в грязи, одежда покрылась слоем мягкой влажной почвы.

– Господин, паруса! Паруса! – Это был Офети. – Красные! Это же Греттир, который участвовал в осаде. Всего три корабля. Это наш шанс!

Жеан слышал из-под земли утробное ворчание, которое сопровождалось протестующим рыком, – так рычит испуганное животное. Он копал и копал, пока руки не стали кровоточить, однако тело оказалось зарыто неглубоко. Сознание заполняло волчье рычание, от голода сводило живот, руки, ноги; голод, подобно водовороту, увлекал его в бездну. Сердце бешено колотилось, как будто дождь стучал по крыше. Изо рта текла слюна, все чувства обострились. Ему было необходимо поесть, и он поел.