Стефани Майер - Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник)

Когда я вернулся к своему пикапу, остальные ученики уже начали съезжаться. По территории школы я ехал, следуя размеченным полосам движения. Машины здесь были по большей части еще древнее моей, а дорогих тачек я вообще не заметил. В Финиксе мы жили в небогатом районе, но относился он к престижному округу Пэрадайз-Вэлли. Новый «мерседес» или «порше» на школьной стоянке – обычное явление для тех мест. А здесь самым шикарным был новенький серебристый «вольво», который сразу бросался в глаза. Но я все равно заглушил двигатель сразу же, как только нашел, где припарковаться, чтобы его громовой рев не привлекал ко мне внимания.

В пикапе я изучил расположение корпусов, стараясь запомнить его: если повезет, мне не придется весь день разгуливать по территории школы, уткнувшись в карту. Потом я затолкал свои вещи в рюкзак, закинул его за спину и тяжко вздохнул. Все не так уж плохо, соврал я себе. Ну реально же это не вопрос жизни и смерти, а просто учеба в школе. Никто меня не укусит. Наконец я выдохнул и выбрался из машины.

Набросив капюшон, я зашагал по дорожке в толпе подростков. И с радостью заметил, что в своей простой черной куртке выделяюсь среди них разве что ростом, но тут уж ничего не поделаешь. Я ссутулился и опустил голову.

Третий корпус я заметил сразу же, как только обогнул здание школьного кафетерия: большая черная цифра «три» была нарисована на его восточном углу, на белом квадрате. Я вошел в дверь следом за двумя дождевиками не пойми какого пола.

Класс оказался маленьким. Хозяева дождевиков остановились у двери и повесили их на крючки в длинном ряду. Я сделал то же самое. Оказалось, я шел за девчонками – блондинкой с кожей как фарфор и еще одной, тоже бледной, с русыми волосами. По крайней мере, я не буду выделяться здесь своим цветом кожи.

Я отдал свою карточку учительнице – строгой, с редеющими волосами, которую, судя по табличке на столе, звали мисс Мейсон. Увидев мою фамилию, она уставилась на меня, к моему лицу, само собой, прилила кровь, щеки и шея наверняка пошли позорными красными пятнами. Хорошо еще, что мисс Мейсон отправила меня на заднюю парту, не устраивая цирк с представлением всему классу. Я постарался втиснуться за парту для карликов как можно незаметнее.

Пялиться на меня, сидящего сзади, моим новым одноклассникам было непросто, но они все же ухитрялись. Я не поднимал глаз от списка литературы, который вручила учительница. Список был обычным: Бронте, Шекспир, Чосер, Фолкнер. Все это я уже читал. Хоть какое-то утешение и… скучища. Я задумался, пришлет ли мать мою старую папку с сочинениями, или сочтет, что это нечестно. Мысленно я заспорил с ней, пытаясь убедить, а тем временем мисс Мейсон бубнила свое.

Затрещал звонок, и бледная тощая девчонка в прыщах, с черными волосами, блестевшими жирно, как разлитая нефть, наклонилась через проход между партами, чтобы поболтать со мной.

– Ты Бофорт Свон, да?

От нее прямо-таки несло услужливостью, как от подсказчика из шахматного клуба.

– Бо, – поправил я. Все сидящие в радиусе трех парт разом обернулись.

– Где у тебя следующий урок? – спросила она.

Пришлось искать в сумке расписание и сверяться с ним.

– В шестом корпусе, политология у Джефферсона.

Куда ни посмотри, всюду любопытные взгляды.

– Я иду в четвертый корпус, но могу показать тебе дорогу… – не просто услужливая, а прилипчивая. – Я Эрика, – добавила она.

Я выдавил из себя улыбку.

– Спасибо.

Надев куртки, мы вышли под дождь, который сразу припустил сильнее. Несколько человек шли за нами вплотную, чуть не наступая на пятки, как будто подслушивали. Не хватало мне паранойи.

– Ну как, большая разница с Финиксом, а? – спросила Эрика.

– Очень.

– Там ведь редко идут дожди?

– Раза три-четыре в год.

– Ого! И как же там тогда? – изумилась она.

– Солнечно, – ответил я.

– Что-то ты не выглядишь загорелым.

– У матери частичный альбинизм.

Она нерешительно вгляделась в мое лицо, и я чуть не застонал. Похоже, с дождевыми тучами чувство юмора несовместимо. Еще несколько месяцев – и я отучусь от сарказма.

Мы обогнули кафетерий в обратном направлении, направляясь к южным корпусам возле спортзала. Эрика проводила меня до самой двери, хотя номер корпуса был виден издалека.

– Ну, удачи тебе, – пожелала она, когда я взялся за дверную ручку. – Может, на других уроках еще встретимся, – полным надежды голосом добавила она.

Стараясь не слишком обнадежить ее, я улыбнулся и вошел в здание.

Остаток утра прошел примерно так же. Учительница тригонометрии мисс Варнер, которую я в любом случае невзлюбил бы за ее предмет, стала единственной, кто велел мне выйти к доске и представиться классу. Я заикался, краснел, а по пути на место путался в собственных ногах.

За два урока я запомнил несколько лиц в каждом классе. Всякий раз находился кто-нибудь посмелее остальных – называл свое имя, спрашивал, нравится ли мне Форкс. Я старался проявлять дипломатичность, а чаще просто врал. Зато карта мне ни разу не понадобилась.

На каждом уроке учителя поначалу звали меня полным именем, и это здорово бесило, хотя я сразу поправлял их. Понадобились годы, чтобы отучить людей вокруг называть меня Бофортом: спасибо деду, удружил – помер за несколько месяцев до того, как я родился, и мать, конечно, сочла своим долгом назвать меня в его честь. В Финиксе давно уже никто не вспоминал, что Бо – просто уменьшительное от имени. И вот теперь придется начинать все заново.

Один парень сидел со мной и на тригонометрии, и на испанском, а потом мы вместе отправились обедать в кафетерий. Парень был коротышкой, не доставал мне даже до плеча, но его буйная курчавая шевелюра немного сглаживала разницу в росте между нами. Его имени я не запомнил, поэтому только улыбался и кивал, а он трепался об уроках и учителях. В смысл слов я не вдумывался.

Мы устроились в конце длинного стола вместе с его приятелями, которых он тут же познакомил со мной. Их имена я забыл сразу же, как только услышал. Похоже, все были довольны, что мой новый знакомый позвал меня к ним. Девчонка с английского, Эрика, помахала мне с другого конца зала, и все заржали. Ну вот, не успел приехать, как стал посмешищем. Прямо новый рекорд установил. Но смеялись вроде бы беззлобно.

Вот там-то, в кафетерии, пытаясь поддерживать разговор с семью любопытными незнакомцами, я и увидел их впервые.

Они сидели в углу кафетерия – самом дальнем от меня, противоположном углу длинного зала. Их было пятеро. Они не разговаривали и не ели, хотя перед каждым стоял поднос с нетронутой едой. В отличие от большинства других учеников, они не глазели на меня, поэтому я мог рассматреть их без опаски. Но вовсе не то, что я перечислил, привлекло мое внимание.