Стефани Майер - Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник)

Так что больше не смей думать, что ты мне не нужен. Ты всегда будешь нужен мне. Я тебя не заслуживаю, но всегда буду любить тебя. Ясно?

В ее искренности я не сомневался. Каждое слово было чистой правдой.

Я невольно расплылся в широкой усмешке.

– Тогда ладно.

Она улыбнулась в ответ.

– И я так думаю.

– Я хотел сказать кое-что важное: я люблю тебя. И всегда буду любить. Я знал это почти с самого начала. И раз уж все так вышло, думаю, с остальным мы как-нибудь разберемся.

Я обхватил ее лицо ладонями и наклонился, чтобы поцеловать ее. Как и все остальное, поцелуй дался мне очень легко. В нем не было не беспокойства, ни колебаний.

Но странно было ощущать, что сердце не выбивает сумасшедшее ударное соло, а кровь не пульсирует в жилах. Однако что-то пронзало меня, как электрический разряд, все нервы во мне словно ожили. И не просто ожили: казалось, радуется каждая клеточка. Мне хотелось только одного: обнимать Эдит. На ближайшую сотню лет я больше ничего не желал.

Она со смехом высвободилась из моих рук. На этот раз ее смех переполняла радость. Он звучал как музыка.

– Как тебе это удается? – смеялась она. – Ты же новообращенный вампир, но так спокойно обсуждаешь со мной будущее, улыбаешься мне, целуешь меня! А тебе полагается изнывать от жажды, и больше ничего.

– А для меня есть много чего еще, – возразил я. – Но если уж об этом речь, жажда меня действительно мучает.

Она привстала на цыпочки и крепко поцеловала меня.

– Я люблю тебя. Бежим охотиться.

Мы бежали вместе в темноте, которая была совсем не темной, и я ничего не боялся. Я знал, что на охоте мне будет легко – как и во всем остальном.

– Может, не стоило бы? – спросила она.

– Я должен быть здесь.

– Скажи мне, если станет совсем тяжело.

Я кивнул.

Мы сидели бок о бок на высоте тридцати метров над землей, в самой гуще веток вековой тсуги. Одной рукой я обнимал Эдит, другую она сжимала в своих ладонях. Я чувствовал ее взгляд на своем лице. Встревоженный взгляд.

Ветка под нами покачивалась на ветру.

На расстоянии километров трех от нас вереница машин ехала по Кэлава-Уэй, и у всех горели фары, хотя еще не стемнело. Мы выбрали юго-восточное направление, ветер дул с нашей стороны, – словом, мы сделали все возможное, чтобы не приближаться к людям и не чуять их. С такого расстояния Эдит не могла читать мысли, но это было лишь к лучшему. Я догадывался, о чем думают люди в этой процессии.

Первым ехал катафалк, сразу за ним – знакомая патрульная машина. Мама сидела впереди, рядом с водителем, Фил – на заднем сиденье. Я узнал почти всех, кто сидел в других машинах.

Панихиды я не видел – она состоялась в церкви. Хватило бы и надгробной церемонии.

И катафалк был лишним. Для моих останков, обнаруженных в сгоревшем пикапе, не требовался гроб. Если бы я мог, я посоветовал бы родителям не тратить деньги зря и ограничиться урной. Но если им от этого легче… Может, будет лучше, если они смогут прийти ко мне на могилу.

Я уже видел, где они собирались похоронить меня – точнее, останки, которые считали моими. Могилу вырыли вчера, рядом с бабушкой и дедушкой Свон. Оба умерли, когда я был еще маленьким, я плохо помнил их. Надеюсь, они не против, что рядом будет покоиться чужой человек.

Имени этого незнакомца я не знал. И не пытался выяснить, как именно Арчи и Элинор фальсифицировали мою смерть. Знал только, что недавно похороненный человек примерно моих размеров отправился в последний путь по второму разу. Видимо, уничтожено было все, что помогло бы опознать тело – зубы, пальцы и так далее. Я сочувствовал этому парню, но полагал, что он не против. Ведь он ничего не почувствовал, когда пикап рухнул в ущелье где-то в Неваде, взорвался и сгорел. Родные незнакомца уже отгоревали о нем. Им остались могила и надгробие с именем. И у моих родителей будет и то, и другое.

Гроб несли и Чарли, и мама. Даже издалека я видел, что Чарли постарел на двадцать лет, а мама идет как лунатик. Я узнал ее черное платье: она купила его для одного официального приема, а потом решила, что оно ее старит, и отправилась на тот прием в красном. На Чарли был костюм, которого я раньше не видел. Скорее, старый, чем новый: он не застегивался на животе, галстук выглядел чересчур широким.

Фил тоже помогал нести гроб, как и Аллен и его отец, преподобный Вебер. За Алленом шагал Джереми. Даже Бонни Блэк держалась за одну из медных ручек гроба, а Джулс толкала ее кресло.

В толпе я заметил почти всех, с кем познакомился в школе. Многие были в черном, почти все обнимались и плакали. Это меня удивило: ведь некоторых ребят я почти не знал. И догадался, что плачут они просто оттого, что всегда грустно, когда кто-нибудь умирает семнадцатилетним. Наверное, они задумались о том, что и они смертны, и все такое.

Одна группа стояла в стороне – Карин, Эрнест, Арчи, Джессамин, Ройал и Элинор, все в светло-сером. Они держались прямее всех и даже издалека их кожа выглядела не так, как у людей… возможно, только с точки зрения вампира.

Церемония казалась бесконечной. Гроб опустили, священник произнес какую-то речь – проповедь? – мама и папа бросили по цветку в могилу, на крышку гроба, потом все смущенно выстроились в очередь, чтобы выразить соболезнования моим родителям. Лучше бы маму просто оставили в покое. Она тяжело привалилась к Филу, и я видел, что ей необходимо прилечь. Чарли крепился, но и он выглядел так, словно был готов сломаться. Джулс подкатила к нему Бонни и сама встала рядом. Потянувшись, Бонни взяла Чарли за руку. Это как будто немного помогло. Теперь Джулс стояла так, что я отчетливо видел ее лицо. Но лучше бы я его не видел.

Карин и остальные Каллены очутились в конце очереди. Мы смотрели, как они медленно продвигаются вперед. Утомлять маму разговорами они не стали, ведь они были даже не знакомы. Арчи притащил откуда-то стул для нее, Фил поблагодарил его; неужели Арчи увидел, что мама вот-вот лишится чувств?

Карин говорила с Чарли дольше, чем с моей мамой. Я знал, что она извиняется за отсутствие Эдит, и объясняет, что она убита горем, потому и не смогла прийти. Это оправдание предназначалось не столько для похорон, сколько для следующего учебного года, когда от пережитого Эдит впадет в депрессию и Эрнест решит перевести ее на домашнее обучение.

Пока Чарли разговаривал с Карин, Бонни и Джулс отошли. Бонни хмуро оглянулась на Калленов, потом вдруг уставилась в мою сторону.

Разумеется, она нас не видела. Я огляделся по сторонам, пытаясь понять, куда она смотрит. И заметил, что на нас смотрит и Элинор – она-то без труда разглядела нас и с трудом сдерживала улыбку. Элинор всегда недоставало серьезности. Наверное, Бонни заметила, что она неотрывно смотрит вдаль.