Альберт Поделл - Паспорт человека мира. Путешествие сквозь 196 стран

Но до того, как вы решите, что это выглядит как обычная туристическая поездка, позвольте заметить, что мы с Эндрю наняли двух вооруженных охранников с «АК-47», которые шли перед нами, двух таких же, которые шли за нами, по одному охраннику сбоку, все в бронежилетах, еще двух людей за нами, под защитой охранников, которые проверяли крыши и улицы на предмет убийц и похитителей. За нами ехали два пуленепробиваемых джипа, с которыми мы постоянно связывались по рации. Они в любую секунду были готовы забрать нас, если что. За все это мы платили 770 долларов в день, и охранники следовали за нами с момента выхода из отеля до момента возвращения.

Могадишо вряд ли бы выиграл приз как самое безопасное место в мире, но экспат, возглавлявший нашу охрану, оптимистично заявил, что «Старый Мог возвращается. Мой строительный бизнес процветает. Скоро это место станет лучшим городом мира. Те брошенные, разрушенные дома на берегу будут стоить миллионы. Сейчас можете за бесценок купить. Увидите. Скоро тут построят МакДак, KFC, и русские шлюхи подвалят».

Представитель Африканского союза, от которого исходили военные, призванные очистить страну от джихадистов, сообщил мне, что два из основных рынков Мога снова открылись, люди «рекой текли» обратно в свои дома, снова вымащивались дороги, перестраивались дома, город «переживал возрождение». Премьер-министр подвел итоги: после 20 лет борьбы военных, пиратов, местных экстремистов и религиозных фанатиков «Сомали сыт по горло».

Но оставшаяся часть страны не контролировалась правительством или Африканским союзом; она была охвачена беззаконием, и 7 миллионов людей голодали. Их единственная альтернатива, состоявшая в том, чтобы проделать длинный, трудный и опасный путь до лагерей беженцев на границе с Кенией, не была осуществима, поскольку эти лагеря уже были переполнены до 500 %, а процесс получения еды стал невероятно коррумпированным. И все же, несмотря на это, угаснувшая экономика медленно, но верно возвращалась к жизни, поскольку скитающиеся мусульманские пастухи продавали сотни тысяч голов овец и козлов в северных скотоводческих рынках, из которых смелые ливанские и саудовские торговцы переправляли это ценное халяльное мясо в Мекку, дабы накормить ежегодные 2 миллиона иностранных паломников.

Из Сомали я в одиночестве полетел в Джубу, столицу Южного Судана. Эндрю становился все более странным, погружаясь в паранойю. Он заявлял, что, вопреки нашему соглашению, он не поедет со мной в Южный Судан, а отправится в Кению для «безопасного» туристического сафари с проводником. Когда я спросил его, в чем его проблема, он разбушевался, настаивая на том, что с ним все в порядке, и отказался говорить что-то еще. У меня не было идей по поводу того, чем вызвано его нетипичное поведение, но что-то, очевидно, пошло не так. Он согласился, хотя и с неохотой, встретиться со мной в Кампале, столице Уганды, через десять дней, чтобы начать долгое путешествие через набитую партизанами страну.

Южный Судан тогда переживал последние деньки эйфории, последовавшей за приобретением независимости, произошедшим за 6 месяцев до этого, – и скоро страна должна была неизбежно столкнуться с реальностью и наследием прошлого. Куда бы я ни посмотрел, я видел футболки и надписи, прославляющие свободу и восторг независимостью, но я не видел каких-то уверенных признаков восстановления или развития. Каждый рекламный щит был связан с независимостью, начиная с провозглашения того, что свобода – значит иметь мобильный телефон, и заканчивая заявлением: «Мы говорим «нет» насилию по отношению к женщинам в нашей теперь независимой стране», – но только женщины трудились на жаре. Я был шокирован, когда узнал, что количество девочек-подростков в Судане, погибших во время родов, превосходит количество тех, кто пытается окончить начальную школу!

Почти каждый житель Южного Судана, с которым мне довелось поговорить, был очарован тем, что живет теперь в собственном государстве после 57 лет тошнотворной гражданской войны (был мирный перерыв в период 1972–1982 годов); что теперь есть «избранный народом президент», генерал-лейтенант, носивший ковбойскую шляпу, которому удалось довести войну до освобождения от гнета; тем, что наконец есть собственное правительство, которое о них позаботится (чего никогда не делало арабское/мусульманское правительство из Хартума), в стране, в которой теперь можно свободно говорить, собираться с друзьями, не опасаясь тайной полиции, и идти к своей мечте. У них были надежда, амбиции и нефть, но они были настолько темными и необразованными, и у них было столько регионов, не субсидируемых Хартумом и почти полностью разрушенных борьбой за свободу… Эксперты полагали, что самый оптимистичный сценарий превращения Южного Судана в полностью функционирующее и самостоятельное государство займет не менее 12 лет – и то только при условии, что все будет идти хорошо, что Судан не атакует страну, что Хартум позволит использовать свои трубопроводы для экспортирования своей нефти в зарубежные страны и что древняя вражда между народами Южного Судана не перерастет в войну. Самая молодая нация была одним большим «если».

Все еще оставался ряд нерешенных проблем, большое количество из которых было недосягаемыми ожиданиями людей, появившимися вместе с независимостью. Я встречал ветеранов войны, инвалидов без руки или ноги, с гордостью – а иногда злостью – показывавших мне удостоверения личности из Народно-освободительной армии Судана, выражая недовольство высокими ценами, массовой безработицей и медленными темпами восстановления и развития нефтепромышленности. Один из них заставил меня убрать камеру, когда увидел, что я фотографирую ветхий открытый рынок, поскольку ему было за него стыдно: «Вернитесь через два года, и вы увидите здесь процветающий город…»

Самым ярким примером подобных раздутых ожиданий для меня стал второкурсник, которого я повстречал, выйдя из самолета, – он помогал мне найти комнату во втором отеле. Я попросил его организовать ужин на следующий вечер – безвкусный фуршет из риса, картофельных чипсов, макаронных рожек и щуплой курицы, все без единого овоща и по цене в три раза большей, чем в большинстве стран Восточной Африки. Он уверенно заявлял мне, что по окончании трехлетнего образования он ждет зарплату в 300 000 южносуданских фунтов в месяц, что равноценно миллиону долларов в год! Я спорил с ним, говорил, что он чокнутый, напомнил, что более 60 % граждан этой страны живут менее чем на два доллара в день, что даже дерущие втридорога таксисты, работающие по 7 дней в неделю, зарабатывают всего 200 долларов в месяц. Но он настаивал, что прав. И он специализировался на экономике.