Иэн Келли - Вивьен Вествуд

Плащ из коллекции «Ведьмы» оказал влияние на моделирование во всем мире

Модели Вивьен стали все больше влиять на моду. Возьмите плащи из коллекции «Ведьмы» (1983), которые сейчас хранятся в ее архиве на Элксо-стрит. Они выглядят сложными и футуристичными, сшиты из квадратов ткани, и по ним видно, как умело кроит Вивьен: она привыкла раскладывать ткань на манекене или на теле, экономно ее используя с учетом естественных линий фигуры. Весь мир копировал ее плащи, но чаще всего они получались не такими удачными. Хотя позднее Вивьен страстно увлеклась традициями Сэвил-Роу – строгим кроем и даже корсетами, – во времена «Ведьм» она увлеченно «натягивала и стягивала ткань на теле. Я начинаю с материала, делаю пару разрезов в квадратном куске ткани, крою из отрезанных частей рукава и ластовицы, чтобы было свободнее, а потом пытаюсь понять, где наряд касается тела. То место, где он касается, определяет, как ты в нем будешь стоять и двигаться и что ты сможешь в нем делать». Такая манера дизайнера работать и мыслить была новаторством, и очень радостно видеть, как распространяются работы Вивьен, тем более что она училась своему делу и мастерству практически у всех на виду – так, что видны были все швы. Ее юбка-тубус, многослойный плащ, такой популярный в Японии, напоминающий одновременно и кимоно, и костюм героя научной фантастики, брюки и блузы по мотивам пиратской романтики, детская радость от грязи моментально вошли в массовую моду, и теперь порой даже сложно вспомнить, что они появились в определенное время и благодаря определенному человеку – Вивьен.

«Я никогда не жаждала, чтобы меня любили, – настаивает Вивьен. – Любовь для меня – не необходимость. Я благодарна уже за то, что нравлюсь, но при этом не жду, что так и будет. Я всегда предпочитала быть сама по себе. Лучший комплимент, который я могу кому-нибудь сделать, – что с этим человеком жить так же хорошо, как одной». К 1983 году у Вивьен, пожалуй, было уже все, что мог бы предложить ей бурлящий жизнью город, кроме финансовой стабильности. Ее два сына росли сильными людьми и уже стали уходить из дома. Но, как вспоминает Гордон, брат Вивьен, «наша мама серьезно о ней волновалась: она говорила, что никогда в жизни не видела, чтобы человек столько работал. Вивьен трудилась как одержимая. С ней рядом было даже как-то не по себе: она работала всю ночь, потом засыпала на горе из тканей». Сын Вивьен Джо на общем языке с матерью – языке моды – пытается объяснить, какой она была тогда: «Залог успеха в создании одежды или чего бы то ни было – в том, чтобы знать, как решить задачу. Это очень успокаивает, потому что настоящая жизнь другая. Вивьен может придумать много способов, как добиться того, чтобы что-то получилось. И я видел, как она помогала тем людям, у которых умение шить в крови. Они знают все о том, как шить одежду, но, бывает, мучаются, не умея решить какую-нибудь задачу, убив на нее не одну неделю, создав десятка два образцов, – а у них никак не идет. Потом приходит Вивьен, за пять минут решает задачу и уходит – так же она делала и в Серли-Корт, – а те стоят, опешив, не шевелясь, с отвисшей челюстью, и говорят: «Как она это сделала?!» Такая вот она, наша мама. За десятилетия в мире моды я никого похожего на нее не встречал. Она гений. К тому же вкладывает в дело свою душу».

Не стоит забывать, что большую часть своей взрослой жизни, в том числе в годы расцвета панка и новой романтики, Вивьен была старшей в доме, и Малкольм обычно называл ее «мамочкой», когда хотел высмеять или выгнать из комнаты. По возрасту она вполне годилась Сиду Вишесу в матери. Возможно, у нее поздновато сформировался собственный голос и творческий стиль, зато она накопила больше умения и опыта и обрела сильнейшую мотивацию для того, чтобы воспользоваться приобретенными знаниями за почти два десятилетия вращения в молодежной культуре и моде и наконец возглавить быстро разрастающийся модный бизнес, правда в одиночку. «Я поняла после «Пиратов», что не обязана обосновывать свои идеи. Я могу делать то, что мне нравится, и вопрос только в том, как создать нечто совершенно оригинальное. Я поняла, что могу творить бесконечно». Как это часто бывает после болезненного расставания, Вивьен после бурного разрыва с Малкольмом с головой ушла в творчество, открыв в себе новые грани. Карло Д’Амарио, с которым она познакомилась в тот же год, говорит, что она была нестабильна, как ртуть, «как граната с выдернутой чекой», а другие считают, что такой она была отчасти благодаря темному очарованию Макларена, что это был в некотором смысле его прощальный подарок, лучший из всех.

«Когда мы были маленькими, Малкольм рассказывал нам на ночь разные истории, – вспоминает Бен. – Нам с Джо. Отличные истории, очень занимательные. Одно «но»: Малкольм начинал придумывать историю, но никогда ее не заканчивал. Вроде как вынуждал тебя придумывать вторую часть. Так что, думаю, его гений и наследие – в том, что он что-то начинал, особенно когда был с мамой, но заканчивал не он. Заканчивала она».

«Когда я впервые встретила Карло Д’Амарио, – рассказывает Вивьен, заглядывая мне через плечо, как будто он мог ее подслушать, – он хотел заниматься моей рекламной кампанией в Италии, но чуть позже я попросила его стать моим управляющим – отчасти потому, что он мне кое-что сказал. Иногда твоя жизнь может вращаться вокруг одной идеи. Карло сказал, что панк – это борьба и все, что я делала после, – тоже борьба. Так он и сказал, во время первой же встречи. Он сказал и еще кое-что, и это меня впечатлило. Он очень любит старые машины. Винтажные. Так вот, он сказал мне: «Общество похоже на машину, которая едет со скоростью сто миль в час. И ты хочешь ее притормозить. Что делает Вивьен? Кидает в нее несколько камней, чтобы она мчалась помедленнее. Но знаешь, что вместо этого происходит? Она мчится быстрее, используя твою энергию. Нельзя этого допускать. Вивьен, не растрачивай свою энергию. Если ты можешь ехать со скоростью двести миль в час, нанеси удар». И я поняла, что это означает. Это означает: не надо сражаться с закостенелым обществом. Нужно просто его обогнать. Пусть догоняют тебя: пусть вперед стремятся идеи.