Крис Бауэрс - Новак Джокович – герой тенниса и лицо Сербии

Четыре гражданских войны в Югославии 90-х гг. ХХ в. стали предметом судебных процессов в связи с военными преступлениями. Эти процессы проходили в специально учрежденном ООН судебном органе – Международном трибунале по делам бывшей Югославии (ICTY). Он собирался в голландском городе Гааге, месте размещения Международного уголовного суда, и также известен под названием Гаагского трибунала по военным преступлениям. Ряд обвинительных вердиктов уже на ранних стадиях работы стал способом жестко заявить о том, что же сегодня приемлемо на театре военных действий. Но в последние годы несколько оправданий по формальным признакам бросили тень сомнения на долговечность этих заявлений. Предполагалось, что трибунал завершит всю работу к концу 2014 г., но взятие под стражу Младича и Хаджича означает, что дело подойдет к финалу лишь в 2016–2017 гг.

Наибольшее внимание привлек вывод трибунала о том, что некоторые зверства военного времени являлись геноцидом. В 1948 г. на «Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказания за него» резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН 260 геноциду было дано определение как «действиям, совершаемым с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую». Однако до трибунала по военным преступлениям в Югославии ни одну страну не обвиняли в нарушении Конвенции. Международный трибунал признал Сербию невиновной в непосредственном участии в геноциде, тем не менее она стала первой страной, подвергшейся критике за нарушение международных законов и неспособность предотвратить геноцид 1995 г. в Сребренице. Трибунал предъявил обвинения по Конвенции о геноциде 161 подсудимому и признал 69 из них виновными в совершении геноцида или менее тяжких военных преступлений. Однако самый высокопоставленный подсудимый, Слободан Милошевич, избежал правосудия: в 2006 г. он был обнаружен в камере мертвым. Предполагалось, что он покончил с собой, но конкретная причина смерти так и не была установлена. Чем бы ни была его гибель – самоубийством, внезапной смертью из-за болезни или убийством, – она лишила мир возможности вынести вердикт в ходе редкого явления – судебного процесса над главой государства, обвиняемым в кровавых преступлениях, совершенных при его правлении.

Пока трибунал занимался своим делом, Сербия и другие бывшие республики Югославии восстанавливали серьезно пострадавшие экономики. В 2003 г. Сербия и Черногория отказались от притязаний на роль прежней Югославии и назвались просто «Сербией» и «Черногорией» – по условиям трехлетнего соглашения, которое завершилось проведением референдума по вопросу независимости Черногории. В 2006 г. черногорцы с незначительным перевесом голосов проголосовали за независимость, завершив тем самым распад Югославии, начавшийся в 1991 г. и затянувшийся на 15 кровопролитных лет. К тому времени, по оценкам международных гуманитарных организаций, войны уже успели унести жизни более чем 140 тыс. человек.

Несомненно, что львиная доля вины за распад Югославии лежит на Сербии. Возможно, во многом это объясняется воинственностью Слободана Милошевича, и в докладе ООН 1994 г. говорилось, что Сербия скорее пытается создать Великую Сербию, нежели возродить Югославию. Трибунал по военным преступлениям также отмечал, что большинство погибших в конфликтах стали жертвами сербской агрессии, и, по некоторым сведениям, сербы, выступавшие за сдерживание сербского национализма, подвергались нападкам и гонениям, их даже убивали. Но справедливо ли клеймить одних лишь сербов, хотя статистика во всех четырех войнах указывает на них как на главных виновников? Национализм Хорватии тоже всегда носил «эксклюзивный» характер: известно множество историй о том, как мусульманские общины в Боснии распаляли себя до исступления. И если в Боснии мусульмане и хорваты действительно страдали от рук сербских националистов, то во время гражданской войны 1941–1945 гг. именно сербы столкнулись с жестокостью хорватских фашистов – усташей и, пусть в меньшей степени, боснийских мусульман. Это многое объясняет, но не оправдывает трагические события. Было бы неправильно уделять в этой книге вопросу вины сербов слишком много внимания, но справедливым будет отметить, что представления о югославских войнах, согласно которым все сводится к агрессии сербов, а хорваты, боснийцы и другие выступают в роли невинных жертв, выглядят предельно упрощенными.

Важно также помнить, что в прежней Югославии многие не имели никакого отношения к межнациональным «разборкам». Знаменательно, что марш, проведенный в Сараево в марте 1992 г., объединил боснийцев, сербов и хорватов, выступавших против межэтнических конфликтов, однако он был прерван, когда с сербских позиций прозвучали выстрелы, а первым погибшим в Сараево стал студент, участвовавший в этом марше мира. Но голоса в защиту мира редко бывают услышаны.

Легко усмотреть в гражданских войнах в Югославии 1990-х гг. итог десятилетиями нараставшей межэтнической розни, но самого по себе этого объяснения недостаточно. Этнические и религиозные различия между большинством народов, составлявших Югославию, если и существовали, то в гораздо менее выраженном виде, чем различия между жителями немецкоязычных регионов, образовывающих Германию с 1871 г. и по-прежнему входящих в состав страны. Столкнувшись с общей для них угрозой в 20-х и 40-х гг. ХХ в., югославские государства с готовностью объединились – сначала как Королевство сербов, хорватов и словенцев, затем как Югославия во главе с Тито, – создавая государство, способное противостоять внешней угрозе, и пользуясь поддержкой и Москвы, и Вашингтона. Но когда Тито не стало, а влияние Москвы начало ослабевать, исчезла и внешняя угроза, способствовавшая сплочению республик. Вероятно, сам факт их объединения на протяжении большей части периода с 1918 по 1990 г. – главным образом благодаря харизме Тито и отсутствию подробного расследования преступлений гражданской войны 1941–1945 гг. – означал, что подспудно межнациональные отношения лишь накалялись, и мало-помалу страна превратилась в пороховую бочку, только и ждущую малейшей искры.

Бесспорно, величайшей трагедией стало нагнетание сербского национализма до той степени, когда каждого, кто не принадлежал к сербской нации, причисляли к гражданам второго сорта, а этнические чистки считались (некоторыми политиками) законным способом укрепления государства. Наличие у Сербии «инклюзивной» идеологии в 50-х гг. XIX в. и в 20-х гг. ХХ в., рассматривавшей хорватов, черногорцев и македонцев как младших братьев, которые могут мирно сосуществовать в одной стране с сербами, выглядят, пожалуй, слишком упрощенным объяснением истоков сербского национализма. Согласно документу 1844 г. под названием «Начертанье», который служил проектом создания суверенного государства Великая Сербия, в ее состав должны были входить также Черногория, Босния, Герцеговина и север Албании. Кое-кто убежден, что сербские националисты усмотрели в королевстве 1918 г. нужную им модель. Однако то, что сербы с умеренным успехом сотрудничали с пятью другими югославскими республиками вплоть до 1990 г., а также близость сербского языка и культуры к языку и культуре многих соседей, указывает, что укоренившаяся позиция «мы и они» по отношению к национальной принадлежности в настоящее время нецелесообразна. Есть надежда, что подача Сербией заявки для вступления в Европейский союз означает возврат к «инклюзивности», пусть даже только потому, что от него зависит экономическое благополучие Сербии.