Эмили М. Роуз - Убийство Уильяма Норвичского. Происхождение кровавого навета в средневековой Европе

. Но представления о кровавом навете дожили до сегодняшнего дня. Самый ранний известный нам случай обвинения в ритуальном убийстве произошел в Англии в середине XII века. В 1150 году Томас Монмутский, бенедиктинский монах из монастыря при кафедральном соборе в Норвиче в Восточной Англии, начал собирать заметки для повествования, которое он завершил более двадцати лет спустя. Это «Житие и страсти святого Уильяма Норвичского». Текст Томаса дошел до нас в единственной рукописи XII века, которая ныне хранится в библиотеке Кембриджского университета 5 5 Thomas Monumetensis. Liber de Vita et Passione Sancti Willelmi Martyris Norwicensis. Cambridge University Library, Add. Ms. 3037. Впервые переведено на английский язык и издано Огастесом Джессопом и М. Р. Джеймсом: Jessopp A., James M. R. The Life and Miracles of St. William of Norwich by Thomas of Monmouth. Cambridge: Cambridge University Press, 1896. Далее труд Томаса цитируется как: Vita ; редакторские комментарии Джессопа и Джеймса как: Jessopp, James. Life and Miracles. Мири Рубин выполнила новый английский перевод и разместила новую транскрипцию латинской рукописи в Интернете: http://yvc.history.qmul.ac.uk/passio.html. Цитаты и ссылки на соответствующие страницы даются по: Thomas of Monmouth . The Life and Passion of William of Norwich / Ed. and trans. M. Rubin. London: Penguin Books, 2014, если не указано иное. Редакторские замечания Рубин цитируются как: Rubin. Life and Passion. . Томас Монмутский сообщал, что несколькими годами ранее, еще до того, как он прибыл в Норвич, юному подмастерью кожевника по имени Уильям якобы обещали работу у архидьякона. Вместо этого его отвели в дом некоего известного в Норвиче еврея, где он и пробыл несколько дней. Затем по указанию этого еврея, одного из ведущих норвичских банкиров, Уильяма тайно держали в плену, подвергли «всем мучениям Христовым» и убили. Как пишет Томас, увенчав Уильяма терновым венцом, евреи обмотали ему голову веревкой с завязанными на ней узлами и засунули ему в рот кляп; затем они унесли изувеченное тело юноши в лес и повесили 6 6 Томас пишет, что евреи вначале пытали Уильяма и сунули ему в рот деревянную ворсовальную шишку (колючий инструмент, которым ворсовали шерстяную ткань), а затем повесили его на дереве на льняной веревке ( Vita . I, vii, 21), но тело подмастерья нашли у корней дуба ( Vita. I, x, 24), с обритой и пронзенной головой. . В конце концов его тело нашли под деревом за городскими стенами.

Томас Монмутский утверждает, что евреи провели этот предполагаемый ритуал в насмешку над Распятием и христианством и что поэтому Уильяма следует почитать как святого. Повествование Томаса состоит из двух книг, где он подробно описывает житие и страсти Уильяма, и еще пяти, где описываются чудеса, которые святой якобы совершил после смерти. Автор «Жития» заявлял, что Уильям достоин почитания, и представлял его важным покровителем Норвичского собора. Тем не менее в современный ему период слава Уильяма оказалась эфемерной и быстро увяла даже в Норвиче (хотя в позднем Средневековье интерес к юному подмастерью на короткое время внезапно вспыхнул вновь), но история эта и мысль о том, что евреи совершают ритуальные убийства, в общих чертах твердо укоренились в европейском воображении 7 7 О позднесредневековом возрождении культа Уильяма, которое здесь не затрагивается, см.: Shinners J. The Veneration of Saints at Norwich Cathedral in the Fourteenth Century // Norfolk Archeology. Vol. 40. P. 133–144. .

В данной книге заново рассматриваются обстоятельства смерти Уильяма и интерпретация этой смерти в сочинении Томаса; основной предмет моего внимания – автор и главные герои его повествования. Обычно это обвинение в ритуальном убийстве изучается в длинном ряду обобщений, связанных с многовековой историей христианско-еврейских отношений; моя же цель состоит в том, чтобы рассмотреть его в конкретном историческом контексте событий, происходивших в провинциальном англо-норманнском городе эпохи Высокого Средневековья. Я также уделяю особое внимание еще одному эпизоду, описанному в «Житии и страстях святого Уильяма Норвичского», а именно суду по обвинению в другом убийстве, совершенном в 1150 году. На этом суде снова заговорили о смерти Уильяма. Жертвой второго убийства был еврейский банкир, а обвиняемым – рыцарь Симон де Новер, не имевший возможности уплатить свои долги. Уильям Тарб, епископ, которому служил рыцарь, выступил в его защиту перед королевским судом в Лондоне, настаивая, что убитого банкира и всю еврейскую общину следует обвинить в насильственной смерти юного Уильяма. Именно после этого суда Томас Монмутский создал свое повествование.

Совершенно справедливо утверждают, что «Житие и страсти» Томаса – скорее трактат о мученичестве, чем юридический документ: яркий, эмоциональный призыв, а не представление улик на суде 8 8 Bale A. Feeling Persecuted: Christians, Jews and Images of Violence in the Middle Ages. London: Reaktion, 2009. 50ff. . Монах признает, что рассказывает о суде так, как он его себе вообразил, и нет никаких сомнений, что с точки зрения наших представлений об объективных исторических свидетельствах текст Томаса весьма проблематичен 9 9 Рубин подчеркивает, что трудно давать любое историческое прочтение труда Томаса, поскольку он является практически единственным источником сведений о событиях, о которых повествует. См.: Rubin. Life and Passion. P. XVII. . Но все же, несмотря на то, что рассказ Томаса Монмутского о суде являет собой tour de force по части риторики, не следует считать его просто вымыслом. Сколь бы Томас ни манипулировал своим материалом, он вряд ли мог выдумать присутствие на процессе короля Стефана; более того, многие из участников судебного процесса были еще живы много лет спустя, когда агиограф завершил свой труд 10 10 Это составляет резкий контраст с протагонистами предполагаемого мученичества, в силу удачного стечения обстоятельств уже по большей части скончавшимися к тому времени, как Томас Монмутский начал свою работу. . Изложение событий у Томаса подверглось риторической и художественной обработке, потому что оно должно было соответствовать существующим канонам написания житий святых и – особенно в части описания суда – еврейско-христианским диспутам 11 11 Алекс Новикофф прослеживает растущую перформативность еврейско-христианских диспутов того периода. См.: Novikoff A. J. The Medieval Culture of Disputation: Pedagogy, Practice, and Performance. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2013. . Но содержание «Жития» пересекается с историей как таковой по крайней мере в двух важных аспектах: во-первых, его автор пишет об исторических фигурах и событиях, местных деталях и хронологии, сообщая мельчайшие подробности, словно он сверялся с альманахом 12 12 Rubin. Life and Passion. P. XX. Альманахами изначально именовались записи астрономических событий, рыночных дней, праздников, к которым позднее прибавились медицинские советы и т. д. – Прим. перев . ; и, во-вторых, автор надеется на то, что, когда его труд начнут переписывать и распространять, эта работа обретет для позднейших читателей статус авторитетного повествования о произошедших событиях 13 13 Любопытно сравнить этот текст с произведением Гальфрида Фонтиба, созданным в те же годы. Очевидно вымышленные факты у Гальфрида уже стали фиксированными элементами агиографической традиции жития св. Эдмунда. Об этом см.: Hayward P. Geoffrey of Wells’ Liber de infantia sancti Edmundi and the «Anarchy» of King Stephen’s Reign // Bale A. ( Ed. ) St. Edmund, King and Martyr: Changing Images of a Medieval Saint. York: York Medieval Press, 2009. P. 75. . Какова бы ни была природа «Жития» как литературного документа, оно содержит описание самого раннего известного обвинения в ритуальном убийстве, а потому de facto является источником кровавого навета. Анализ ключевых элементов и черт нарратива Томаса в контексте других типов исторических свидетельств дает нам возможность проникнуть в события, о которых он пишет, а также понять, как сложилось и обрело свою форму обвинение в ритуальном убийстве ребенка.

Читать дальше