Мелисса де ла Круз - Алекс & Элиза

Но Алекс не обладал научным складом ума, присущим Франклину. Он не смог бы придумать даже нового фасона очков или новой формы печи, не говоря уже об открытии такой важной вещи, как электричество! У него были только остроумие и умение видеть саму суть вещей, а затем облачать ее в понятные и убедительные слова. Такой талант сулил ему отличное будущее в качестве законника, политика, а может быть, даже журналиста или писателя. Но ни одна из этих профессий не сулила быстрого обогащения, и он не мог просить Элизу – а уж тем более ее родителей! – стать его женой, уповая на некий гипотетический успех в будущем.

Хотя считать Алекс тоже умел неплохо. После смерти матери он ходил в учениках приказчика в торговом доме Бикмана и Крюгера. Там он открыл в себе талант к бухгалтерии и способность предугадывать события на рынке, чтобы купить или продать товар с максимальной прибылью. В то время Алексу исполнилось всего четырнадцать лет. Для него это была игра, но многие люди сделали себе на этом имя – и состояние. Конечно, это была тяжелая работа, не приносящая славы и частенько вынуждающая иметь двойную мораль. Какой человек захочет зарабатывать на жизнь, продавая мерзость вроде табака и алкоголя одурманенным людям или манипулируя ценами на жизненно важные товары, такие как зерно или шерсть, и многократно наживаясь на обмане тысяч покупателей? Но если он этого не делает, всегда найдется кто-то другой.

Однако же… смог бы он поступиться всем ради Элизы? Смог бы жить, презирая себя и свое дело, ради счастья жены? И была бы она счастлива, если бы жила с презренным торгашом? Алексу казалось, что Элизу, в отличие от ее родителей и сестер, не заботят деньги. Можно было подумать, что ей просто никогда не приходилось о них беспокоиться, но это значило недооценить ее. Она не являлась материалисткой, и если бы поняла, что Алекс отринул все свои принципы, чтобы выкупить ее у семьи как красивую безделушку, то потеряла бы всякое уважение к нему.

Был и другой путь, крайне опасный и ненадежный. Во всем мире, во все времена, всегда – по крайней мере, для мужчин – существовало то, что ценилось дороже денег, и это была слава. Та слава, которую можно получить, лишь проявив доблесть в бою. Там, где бьют копытом кони, сверкают сабли, гремят ружья и пули свистят в воздухе. Рискуя жизнью ради важного дела – а что может быть важнее, чем демократия? – можно было заслужить любовь и уважение соотечественников, попасть в высшие круги общества и получить возможность влиять на политику, экономику и людей. Слава приносила деньги быстрее и надежнее, чем вложения в золотые слитки или барбадосский ром. Но в отличие от других поприщ, на этом можно было заработать и уважение. Такое, которое даже Скайлеры примут во внимание.

И хотя Лоуренс и Лафайет постоянно поддразнивали его за то, что он просиживает войну в штабе, пока другие рискуют жизнью в бою, он уже бывал на полях сражений. Как главный адъютант генерала Вашингтона, он всегда держался в нескольких футах от его ставки. Но современный генерал уже не бросался в любую атаку, как древний король. Он стоял в отдалении, обычно на холме или другой возвышенности, наблюдая за сражением и направляя его ход, а его секретари держались неподалеку. Алекс попадал в бой около полудюжины раз, но во всех случаях, кроме одного, не имел возможности вытащить саблю или достать ружье. Вместо этого он вел записи – приказов генерала Вашингтона, передвижений сил противника и американской армии, просьб о помощи или поставке снаряжения. Военными правилами запрещалось стрелять в офицеров командования (хотя это и не спасало от случайного выстрела пушки «со сбитым прицелом»), и Алекс впервые почувствовал вкус битвы лишь в сражении при Монмуте в 1778 году. Когда показалось, что силы Корнуоллиса вот-вот прорвут линию американских войск, генерал Вашингтон кинулся в битву, и Алекс, отбросив карандаш и бумагу, устремился за ним. Вместе им удалось сплотить американских солдат и спасти ситуацию, и пусть сражение закончилось вничью, такой результат был намного лучше, чем нависавший над ними полный разгром. Мало того, это был первый раз, когда американцы встретились с британцами на равных и устояли, а весть об их храбрости вдохновила другие батальоны по всей линии фронта.

Алекс мало что запомнил о том дне, за исключением того, что стояла невыносимая жара. Позже выяснили, что больше половины полегших на поле битвы в тот день не были ранены – они умерли не от пуль или штыков, а от этой жары. Конь самого генерала Вашингтона, великолепный белый жеребец, подаренный ему губернатором Нью-Джерси, Уильямом Ливингстоном, умер от солнечного удара, и конь Алекса тоже пал прямо под ним, но от пули, которая лишь чудом не попала в него самого. От падения мужчина потерял сознание. Получил серьезные растяжения руки и ноги, хотя каким-то чудом умудрился не сломать ни то, ни другое. Очнувшись, Гамильтон обнаружил, что его вытащили с поля боя. Весь мундир на нем пропитался кровью, но лошадиная она или вражеская, он сказать не мог. С сабли тоже капала кровь, но он не помнил, чтобы сражался с кем-нибудь. Алекс проявил отвагу, это правда, но никто не станет прославлять солдата, которого в бою заменил его конь.

Ему нужно было проявить себя во что бы то ни стало. Ради себя. Ради своей страны.

Но прежде всего, ради Элизы.

Около двух часов пополудни Алекс постучал в дверь дальней гостиной на первом этаже, которую генерал Вашингтон использовал в качестве личного кабинета, и вошел.

– Ваше Превосходительство.

Даже сидя за широким, покрытым бумагами столом, генерал производил внушительное впечатление своей внешностью: военной выправкой, широкими плечами и густыми, сильно напудренными волосами. Он не сразу поднял глаза, продолжая что-то писать еще несколько минут. Алекс терпеливо ждал.

Наконец, главнокомандующий Континентальной армии вернул перо на подставку. После слегка присыпал лежащий перед ним пергаментный лист песком, чтобы убрать излишек чернил, сдул его на пол и сложил бумагу втрое. С наружной стороны он вывел единственную огромную М , а затем посмотрел на Алекса и протянул письмо ему.

– Для миссис Вашингтон, – пояснил генерал.

Но Алекс и сам понял, кому предназначено это письмо. Единственным человеком, которому генерал писал лично, была его жена.

Вашингтон снова посмотрел на стол и уже потянулся за стопкой писем, когда заметил, что Алекс все еще не ушел.

– Да, полковник? Я о чем-то забыл?

– Нет, Ваше Превосходительство, – ответил Алекс. – Я надеялся, что смогу поговорить с вами.

Генерал на минуту замер, задумавшись над просьбой Алекса так серьезно, словно у него попросили взаймы тысячу шиллингов или спросили, казнить или нет вражеского солдата. Наконец он произнес: