Диана Гэблдон - Семь камней

– Угу, – согласился Мик, наполняясь энтузиазмом. – Ну, прежде всего, конечно: вы вообще какого класса фальсификатор?

– Не очень высокого, – призналась она. – Никакой надежды, что я изготовлю приличную банкноту. И я на самом деле редко занималась подделками – например, копировала почерк реальных персон. Обычно писала поддельные письма, но они посылались человеку, не знавшему отправителя. Да и то совсем редко.

Мик шумно выдохнул.

– У нас все-таки есть несколько писем этого парня – вот вам и образцы, – напомнил он. – Вы могли бы прорисовать несколько слов и добавить между ними похожие?

– Возможно, – неуверенно отозвалась она. – Но, понимаешь, для хорошей подделки мало одного почерка. Если она направляется человеку, который знает отправителя, тогда и стиль должен быть факсимильный – то есть похожий на стиль реальной персоны, – поспешно добавила она, видя, как его губы повторили слово «факсимильный».

– А стиль его стихов может отличаться от того, как он пишет письма? – размышлял Мик.

– Да. Но что если всем известно, что он сочинял только сонеты, а я напишу сестину? Кто-нибудь заподозрит неладное.

– Я согласен с вами. Хотя не думаю, что ваш поэт имел обыкновение писать любовные послания военному министру, правда?

– Нет, – сказала она немного сердито. – Но если я напишу что-то шокирующее, чтобы было ясно, почему его светлость стрелял в человека, написавшего такие стихи, каковы шансы, что министр не покажет их кому-нибудь еще? А тот кому-то еще и… и так далее. – Она махнула рукой. – Если это попадет в руки тому, кто сможет сказать, что Натаниэль Твелвтрис этого не писал, что тогда?

Мик сумрачно кивнул:

– Тогда они, возможно, подумают, что ваш лорд сделал это сам? Вы это имеете в виду?

– Это один вариант. – С другой стороны, остальные варианты были несомненно привлекательными.

Они дошли до Грейт-Райдер-стрит и чистых белых ступенек, которые вели к ее двери. Аромат заваренного чая плыл из двери для прислуги, и желудок Минни сжался в приятном ожидании.

– Хорошая идея, Мик, – сказала она и слегка коснулась его руки. – Спасибо. Я узнаю у леди Бафорд, публиковал ли Натаниэль что-либо из своих стихов. Если я смогу прочесть что-нибудь, просто чтобы посмотреть…

– Я ставлю на вас свои деньги, леди Беделия, – сказал Мик и, улыбнувшись ей, наклонился и поцеловал ее руку.

– Натаниэль Твелвтрис? – Леди Бафорд удивилась и пристально посмотрела на Минни сквозь свой монокль. – Не думаю. Ему часто позволяли декламировать стихи в салонах, по-моему, он даже как-то раз устроил театральное чтение, но из того немногого, что я слышала о его поэзии – ну, из того, что люди говорили о его поэзии, – я сомневаюсь, что большинство издателей считали издание его стихов многообещающей финансовой операцией.

Она вновь направила внимание на сцену, где шел посредственный концерт и две певицы исполняли пасторали, но временами похлопывала себя по губам сложенным веером – значит, продолжала размышлять.

– Я полагаю, – сказала она сразу, как только наступила следующая пауза между выступлениями, – что Натаниэль все-таки напечатал приватным образом некоторые из его стихов. Для его друзей, – добавила она, деликатно вскинув седую бровь. – Почему вы спрашиваете?

К счастью, у Минни было достаточно времени, чтобы предвидеть этот вопрос, и она с готовностью ответила.

– Позавчера на рауте у леди Скрогг сэр Роберт Эбди говорил о мистере Твелвтрисе довольно насмешливо, – добавила она со всей деликатностью. – Но поскольку у сэра Роберта собственные претензии в этой области…

Леди Бафорд засмеялась басом, заразительно – отчего соседи по ложе повернулись и посмотрели на нее, – и сказала несколько насмешливых и очень забавных вещей о самом сэре Роберте.

Но Минни продолжала думать, а на сцене глотали огонь два итальянца, танцевал поросенок (который, к восторгу зрителей, уронил на сцену экскременты), два якобы китайских джентльмена исполняли якобы китайскую комическую песню, и были несколько других артистов такого же сорта.

«Напечатал приватным образом. Для его друзей». Возможно, это были те самые два стихотворения, написанные специально для Эсме, графини Мелтон. Где же они?

– Интересно, – небрежно сказала Минни, когда они пробирались сквозь толпы театральной публики, – графиня Мелтон любила поэзию?

Леди Бафорд почти не слушала ее, она пыталась поймать взгляд своей знакомой, которую увидела в другом конце театра.

– Ох, я не думаю. Эта женщина никогда не читала ни одной книги в своей жизни, кроме Библии.

– Библии? – удивилась Минни. – Вот уж я никогда бы не подумала, что она… э-э… религиозная особа.

Леди Бафорд сумела дать знак своей подруге – та уже брела к ним, рассекая толпу – и цинично улыбнулась Минни.

– Она не была религиозной. Но действительно любила читать Библию и смеяться над ее текстами, шокируя людей. Что нетрудно сделать, увы.

– Она не могла выбросить те стихи, – спорила Минни с сомневавшимся Рейфом. – Они были написаны для нее, про нее. Никакая женщина не выбросит стихотворение, которое сочинил для нее дорогой ей человек, и уж тем более такая женщина, как Эсме.

– Леди Беделия, вам когда-нибудь писал любовные стихи какой-нибудь мужчина? – спросил Рейф, дразня ее.

– Нет, – чопорно ответила она и почувствовала, что краснеет. Несколько мужчин посвятили ей стихи – и она хранила их, хотя не питала никаких особенных чувств к их авторам. Но все же…

– Хм, – задумался Рейф, покачав головой. – Но, может, этот ваш Мелтон сжег их. Я бы сжег, если бы какой-нибудь прощелыга прислал такую вещь моей жене.

– Раз уж он не сжег письма, – сказала Минни, – он не сжег бы и стихи. Возможно, в них не было ничего плохого.

« Почему все-таки он не сжег письма ? – в сотый раз подумала она. – И зачем хранил все письма – Эсме, Натаниэля… и свои собственные?»

Возможно, из чувства вины, потребности страдать из-за того, что он сделал, одержимо перечитывать их. Возможно, это было замешательство – некая потребность или надежда разобраться в том, что случилось, что все они наделали, устроив эту трагедию. В конце концов, из них остался лишь он один.

Или… возможно, дело было лишь в том, что он все еще любил свою жену и своего друга, скорбел по ним обоим и был не в силах расстаться с этими последними личными реликтами. Его собственные письма были несомненно полны душераздирающего горя, ясно различимого между пятен ярости.

– Я думаю, она нарочно оставила письма там, где муж мог их найти, – медленно проговорила Минни, глядя на цепочку полувзрослых лебедей, плывших за их матерью. – Но стихи… может, в них не было никаких уколов в адрес графа Мелтона. Если они были лишь про нее , она могла хранить их у себя, убрать куда-нибудь подальше.