Диана Гэблдон - Семь камней

Честно признаться, она думала, что отец не был бы против. Но он не стал бы и подталкивать ее к принятию решения. Ей казалось, что на самом деле ему очень не хотелось расставаться с ней – несомненно, и с Мортимером.

Она закрыла глаза, наслаждаясь контрастом между горьким кофе и булочкой с маслом и медом. Словно взбодрившись кофе, Мортимер внезапно потянулся, и она охнула, схватившись за живот.

– Маленький ублюдок, – сказала она ему и замолчала, прожевывая последний кусок булочки. – Извини. Ты не ублюдок. – По крайней мере, он не будет незаконнорожденным ни для него самого, ни для остального мира. Он будет ребенком, появившимся на свет после гибели его отца. Ну, а кем был его отец, она пока не решила. Пока что он был испанским капитаном по имени Мондрагон, умершим от лихорадки в военном походе, но она придумает что-нибудь получше, когда Мортимер подрастет и начнет задавать вопросы.

Может, немцем? В Германии было много небольших герцогств и городов-государств, где можно было скрыть незаконные роды – хотя немцы были до противного методичными насчет регистрации жителей. Италия – вот неметодичная страна для тебя, и там тепло…

Но он не будет англичанином. Она вздохнула и потрогала ладонью маленькую ножку, высунувшуюся из-под ее печени. Мортимер мог быть и девочкой, но Минни думала о нем только как о мальчике. Потому что не могла думать о нем, не думая о его отце.

Может, она все-таки выйдет замуж. Потом.

Времени для таких размышлений было у нее достаточно. В данный момент ей предстояло выяснить причину несоответствия между балансом за сентябрь и октябрь. Она взяла новый большой лист бумаги и перо, отыскивая ошибку в три гульдена.

Через полчаса пропавшие гульдены были наконец отловлены и водворены в нужную графу. Минни потянулась, зевнула и встала на ноги. Ее живот, и так издававший в последнее время странные шумы, зловеще урчал. Если обед еще не готов, она просто…

Над дверью резко зазвенел колокольчик, и она удивленно подняла голову. Добродетельные протестанты Амстердама никогда не ходили по воскресеньям никуда, кроме церкви. Однако стоявший в дверях мужчина не был ни голландцем, ни добродетельным. На нем был английский мундир.

– Ваша… светлость? – глупо пробормотала она.

– Хэл, – сказал он. – Меня зовут Хэл. – Тут он увидел ее фигуру, и его лицо сделалось одного цвета с сахаром, просыпанным на конторку. – Господи Иисусе.

– Это не… – начала она, выходя из-за конторки, – …то, что вы думаете… – договорила она слабым голосом.

Это не имело значения. Прерывисто вздохнув, он шагнул к ней. Смутно она слышала отцовские шаги на лестнице, но не видела ничего, кроме худощавого, бледного лица, застигнутого между шоком и решимостью.

Он подошел к Минни, слегка присел и подхватил ее на руки.

– Господи Иисусе! – снова проговорил он, на этот раз удивленный ее немалым весом. Стиснув зубы, он пронес ее через лавку, лишь немного пошатываясь. От него чудесно пахло лавровым листом и кожей.

Дверь распахнулась, ее держал Гарри Кворри, и в дом ворвался холодный зимний воздух. Широкое лицо Гарри расплылось в улыбке, когда он встретился взглядом с Минни.

– Рад вас видеть снова, мисс Ренни. Торопись, старина, кто-то идет.

– Минни! Стой! Ты… – Отцовский крик был прерван захлопнувшейся дверью лавки, а через мгновение Минни уже бесцеремонно запихнули в ждавший возле дома экипаж. Хэл прыгнул следом за ней, а Гарри опасно свесился с подножки, крикнул что-то кучеру, нырнул в экипаж и захлопнул дверь.

– Минни! – донесся до нее крик отца, слабый, но различимый.

Она пыталась повернуться, посмотреть в заднее оконце, но не смогла: ей нужно было встать и повернуться всем телом. Но прежде чем она это сделала, Хэл закутал ее в свой плащ. Ее окружило тепло его тела, его лицо было всего в нескольких дюймах от нее, все еще бледное, тепло его дыхания на ее щеке было тоже белым, превращаясь в пар из-за холода.

Он держал ее за плечи, оберегая от резких толчков, и ей показалось, что он вот-вот поцелует ее, но тут экипаж дернулся, поворачивая за угол, и Хэл потерял равновесие. Он упал на сиденье напротив, рядом с Гарри Кворри, все еще ухмылявшимся во весь рот.

Минни вздохнула и поправила на животе складки юбок.

– Интересно, куда это вы меня везете?

Хэл пристально смотрел на нее, но, вероятно, не видел, потому что вздрогнул от ее слов.

– Что?

– Куда вы меня везете? – громче повторила она.

– Я не знаю, – ответил он и взглянул на Гарри: – Куда мы едем?

– В одно заведение на Кейзерсграхт, – ответил Гарри, пожимая плечами. – Называется «De Gevulde Gans».

– «Фаршированный гусь»? Вы везете меня в паб? – Она невольно возвысила голос.

– Я везу тебя туда, где нас поженят, – сказал Хэл, нахмурившись.

Он был очень бледным, а возле его губ дергалась мышца – единственное, что он не мог контролировать, подумала Минни. Ну, и ее тоже.

– Я женился на леди, а она стала проституткой. Я не смогу жаловаться, если на этот раз будет все наоборот.

– Ты считаешь меня проституткой, да? – Минни не знала, смеяться ей или обидеться.

– Вы всегда спите с вашими жертвами, мадам?

Она пристально посмотрела на него и скрестила руки на своем круглом животе.

– Я не спала, ваша светлость, а если бы спали вы, то, думаю, я бы заметила.

«Фаршированный гусь» был заведением довольно низкого пошиба. Возле его крыльца спал пьянчужка, закутанный в живописное тряпье.

– Почему ты выбрал это место? – спросила Минни у Гарри, подняв юбки и обходя маленькую лужу рвоты на камнях.

– Муж хозяйки заведения священник, – сообщил он и, взявшись за грязную дверную ручку, открыл перед ней дверь. – Он известен своей сговорчивостью и не цепляется к мелочам.

К таким мелочам, как документ, подтверждающий отсутствие препятствий для брака. Хотя, может, он и не требуется, если заключаешь брак в другой стране?

– Входи, – нетерпеливо поторопил ее Хэл. – Тут воняет.

– Ты думаешь, что внутри будет лучше? – спросила она, заранее зажав нос. Впрочем, он был прав: ветер переменился и обрушил на них полный букет вони от пьяницы.

– Боже, – воскликнула она, повернулась, и ее стошнило по другую сторону крыльца.

– Боже, – воскликнул Хэл. – Ничего, я дам тебе немного джина. А теперь заходи, ради бога. – Он вынул из рукава большой белый носовой платок, быстро обтер ей рот и втолкнул ее в дверь.

Гарри уже был внутри и вел переговоры на плохом, но сносном голландском, подкрепив их увесистым кошелем, который он бросил на стойку бара с громким звяканьем.

Хэл, явно не владевший голландским, прервал разговоры Гарри со стоявшей за стойкой хозяйкой, достав из кармана золотую гинею.

– Джина, – сказал он.

Минни села на стул, как только вошла, и согнулась, закрыв глаза. В руке она сжимала носовой платок Хэла и старалась не дышать. Впрочем, через минуту резкий, чистый запах можжевельника прорезался сквозь миазмы паба и запах дохлой крысы. Минни встрепенулась, выпрямила спину и взяла кружку с джином из рук Хэла.