Диана Гэблдон - Семь камней

«Дорогой Джон.

Я надеюсь, Том Бёрд сообщил тебе, что Оливия написала мне и просит приехать к ней в гасиенду Вальдес. Я встретила двух твоих слуг по дороге, они возвращались назад с таким же, но более подробным посланием, которое написал местный священник.

Падре Сеспедес пишет, что в доме почти все поражены болезнью, и он, повидав много случаев болезни за годы служения Богу поблизости от болот Сапата, уверен, что это не возвратная болезнь наподобие трехдневной лихорадки, а почти наверняка «желтый Джек».

Грей вздрогнул от шока. «Лихорадка» было неопределенным словом, которое могло означать что угодно: от последствий чрезмерного пребывания на солнце до малярии. Даже «трехдневная лихорадка» была не так страшна, больного просто сотрясала дрожь. Но вот «желтая лихорадка» была грозной и определенной, как удар ножом в грудь. Армейская карьера была связана у него с северным климатом, к этой ужасной болезни он был ближе всего, когда – время от времени – видел в Кингстон-Харбор корабли с желтым карантинным флагом. Но он видел и как выносили трупы с тех кораблей.

У него похолодели руки, и он обхватил ладонью горячую глиняную чашку, дочитывая письмо.

«Не приезжай сюда, пока я не позову тебя. Про желтую лихорадку говорят, что она ужасающе быстрая. Скорее всего, все разрешится – так или иначе – в течение недели. Поэтому останется достаточно времени для осуществления твоего первоначального плана. Если не… не…

Думаю, что еще увижусь с тобой, но если Господь рассудит иначе, передай Полу и Эдгару, Хэлу и его семье, что я люблю их, скажи Джорджу – ну, скажи ему, что он знает мое сердце и что я сказала бы ему, будь мы вместе. А ты, Джон… ты мой любимейший сын, и я пронесу мысли о тебе через все, что нас ждет впереди.

Грей судорожно вздохнул несколько раз, прежде чем смог взять чашку и выпить чаю. Если мать ехала всю ночь, что казалось ему возможным, то теперь она могла уже быть на плантации. И встретить…

Грей еле слышно проговорил по-немецки грубое бранное слово. Поставил чашку и вскочил с постели, сунув письмо Тому – он не мог говорить связно, чтобы пересказать содержание.

Ему надо было отлить, и он сделал это. Такой элементарный акт вернул ему ощущение контроля, он задвинул посудину под кровать и выпрямился.

– Том, ступай и спроси, где тут найти поблизости доктора. Я сам оденусь.

Том посмотрел на него, но не с глубоким сомнением, как можно было ожидать после слов Грея. Он посмотрел терпеливо, как человек, проживший долгую и нелегкую жизнь.

– Милорд… – сказал он очень мягко и положил письмо на комод. – Не кажется ли вам, что, если бы ее светлость хотела, чтобы вы прислали доктора, она бы так и написала?

– Моя мать не верит докторам. – Грей тоже им не верил, но, черт побери, что еще мог он сделать? – Это еще не значит, что какой-нибудь доктор не… поможет.

Том смерил его долгим взглядом, затем кивнул и вышел.

Джон действительно мог одеться и сам, но его руки дрожали так сильно, что он решил пожертвовать бритьем. Ужасный парик Малкольма лежал на комоде рядом с письмом матери, похожий на дохлое животное. Стоит ли его носить?

«А что?» – подумал он. От доктора он не скроет, что он англичанин. Правда, к доктору он мог послать Хасинто. Но, черт побери, он не мог торчать дома и ничего не делать. Он взял остывшую чашку и выпил ее горьковатое содержимое. Господи, что это была за гадость?

Он втер в открытые участки кожи мазь на кокосовом масле, которую принес Том, расчесал волосы и просто перевязал их лентой, после чего вышел посмотреть, что выяснил Том у других слуг.

Они были во дворе, который, казалось, был центром дома. Но обычная веселая болтовня как-то приутихла. Увидев Грея, Ана-Мария перекрестилась и сделала реверанс.

– Lo siento mucho, señor, [68] [68] Мне очень жаль, сеньор ( исп .). – сказала она. – Su madre… su prima y los ninos [69] [69] Ее мать… ее кузина и дети… ( исп .). … – Она грациозно махнула рукой от себя, объединив в этом жесте его мать, Оливию и детей, затем к себе, обозначив всех слуг вокруг нее, и приложила ладонь к сердцу, глядя на Грея с большим сочувствием. – Tenemos dolor, señor. [70] [70] Нам больно, сеньор ( исп .).

Грей ясно понял ее, хоть и не каждое слово, и низко поклонился ей, а выпрямившись, кивнул остальным слугам.

– Muchas gracias… – Señora? Señorita? Замужем она? Он не знал, поэтому просто повторил: – Muchas gracias, – еще выразительнее.

Среди слуг Тома не было. Вероятно, он пошел к Хасинто поговорить насчет докторов. Джон еще раз поклонился слугам и повернул к дому.

В передней части дома звучали голоса: кто-то тараторил по-испански, иногда в этот монолог вклинивалось удивленное возражение Тома. Заинтересовавшись, Джон прошел через sala в маленькую прихожую и обнаружил там Хасинто и Тома, блокировавших входную дверь. За дверью слышался взволнованный женский голос, произносивший его имя.

– Necessito hablar con el Señor Grey! Ahorita! [71] [71] Мне нужно поговорить с сеньором Греем! Прямо сейчас! ( Исп. )

– Что происходит? – резко спросил он. Слуги повернулись к нему, и он увидел желтую бандану и взволнованное лицо Иносенсии.

Воспользовавшись моментом, она проскользнула между дворецким и Томом, выхватила смятую записку из-за пазухи и сунула в руку Грея. Потом упала на колени и вцепилась в полы его камзола.

– Por favor, señor!

Записка была мягкая от пота, чернила расплылись, но пока еще можно было ее прочесть. В ней не было ни обращения, ни подписи, и она была очень короткой.

«Старик, меня сцапали. Шар на твоей стороне».

– Что это значит, сеньор? – Хасинто прочел записку, заглянув через его плечо, и даже не пытался это скрыть. – Это… не англичанин, да?

– Англичанин, – заверил он дворецкого, аккуратно сложил записку и сунул в карман. Ему казалось, будто кто-то ударил его в грудь, очень сильно, и теперь ему стало трудно дышать.

Это был английский, да – но такой английский, который никто, кроме англичанина, не поймет. И даже такой англичанин, как Том – сейчас он озадаченно и хмуро смотрел на Иносенсию, – едва ли поймет смысл этой последней, парализующей фразы.

Шар на твоей стороне.

Грей сглотнул, ощутив во рту последнюю горечь утреннего напитка, и вздохнул. Наклонился и поставил Иносенсию на ноги. Она тоже тяжело дышала, а на ее щеках он увидел следы высохших слез.

– Консул арестован? – спросил он. Женщина беспомощно перевела взгляд с него на Хасинто, тот кашлянул и перевел слова Грея. Она взволнованно закивала, прикусив нижнюю губу.

– Esta en El Morro , – с трудом выговорила она, всхлипнув, и добавила что-то еще непонятное. Хасинто повернулся к Грею, и его длинное лицо стало мрачным.