Джудит Макнот - Раз и навсегда

– Как следует обратиться к герцогине? – спросил он пустую комнату. После длительных размышлений решение пришло ему на ум, и он начал письмо.

«Уважаемая герцогиня!

Передо мной стоит неприятная задача сообщить Вам о трагической гибели Вашей внучки Кэтрин Ситон, а также о том, что две дочери миссис Ситон – Виктория и Дороти – временно оказались на моем попечении. У меня, к сожалению, нет возможности должным образом позаботиться о двух осиротевших молодых леди.

Перед смертью миссис Ситон упомянула лишь два имени – Ваше и Чарльза Филдинга. Поэтому я пишу Вам и сэру Филдингу в надежде, что кто-нибудь из вас либо вы вместе будете рады приютить у себя дочерей миссис Ситон. Должен сказать, что больше девочкам некуда податься. К сожалению, у них почти не осталось средств, и они крайне нуждаются в устройстве».

Доктор Морисон откинулся на спинку стула и, наморщив лоб, озабоченно перечитал письмо. Раз герцогиня не была осведомлена о существовании девочек, можно предположить, что старая леди не пожелает приютить их у себя, не зная о том, что они собой представляют.

Обдумывая, как получше описать их, он повернулся и посмотрел через окно на сестер.

Поникшая Дороти неподвижно сидела на качелях. Виктория чертила что-то на листе, видимо, пытаясь рассеять грустные мысли.

Доктор Морисон решил сначала дать описание Дороти, поскольку это было проще.

«Дороти – хорошенькая девушка, у нее соломенно-желтые волосы и синие глаза. У нее мягкий характер, она хорошо воспитана и привлекательна. В свои семнадцать лет она почти созрела для замужества, но не проявляет заметной склонности ни к одному из молодых людей в округе…»

Доктор Морисон сделал паузу и глубокомысленно поскреб подбородок. По правде говоря, многие молодые люди округи влюблены в Дороти. И разве можно их упрекнуть за это? Она миленькая, веселая, добрая. Да у нее просто ангельский характер, решил доктор Морисон, довольный тем, что нашел правильные слова для ее описания.

Но когда он перешел к Виктории, его седые кустистые брови озадаченно сошлись у переносицы, ибо, несмотря на то что она была его любимицей, описать ее было гораздо сложнее. Цвет ее волос не был золотистым, как у Дороти, но, если быть точным, не был и рыжим; пожалуй, он великолепно сочетал в себе то и другое.

Дороти была славной девчушкой, обаятельной, скромной молодой леди, на которую оборачивались все местные парни. Из нее вышла бы идеальная жена – добрая, нежная, мягкая и послушная. Короче, она относилась к тому типу женщин, которые никогда не станут перечить или пытаться брать верх над мужем.

Что же касается Виктории, то она проводила уйму времени с отцом и в свои восемнадцать обладала живым, активным умом и поразительной способностью принимать самостоятельные решения.

Дороти станет думать так, как подскажет ей муж, и делать то, что он ей укажет, в то время как Виктория доверится лишь своей собственной голове и поступит так, как сочтет наилучшим сама.

«Дороти ангелочек, – решил доктор Морисон, – зато Виктория… вовсе нет».

Скосив через очки глаза на Викторию, которая решительными движениями набрасывала на листе новый эскиз стены, увитой виноградными лозами, он в который раз оценил ее благородный аристократический профиль и попытался найти подходящие слова для ее описания.

«Смелая, – решил он, понимая, что она рисует потому, что старается занять себя делом, вместо того чтобы все время думать о печальных событиях. – И умеющая сострадать», – подумал он, вспомнив о ее усилиях утешить и ободрить пациентов отца.

В отчаянии доктор Морисон покачал головой. Будучи пожилым человеком, он наслаждался ее умом и чувством юмора; он обожал ее мужество, бодрость и способность к сопереживанию. Но если бы он подчеркнул эти ее черты в письме к их английским родичам, они наверняка сочли бы, что такая независимая, самостоятельная девица совершенно непригодна для семейной жизни и им никогда не удастся сбыть ее с рук.

Правда, еще была вероятность, что когда через несколько месяцев Эндрю Бэйнбридж вернется из Европы, то официально попросит ее руки, но абсолютной уверенности на этот счет у доктора Морисона не было. Отец Виктории и мать Эндрю договорились, что перед помолвкой молодой пары следует проверить их чувства по отношению друг к другу. Для этого представилась возможность, когда Эндрю был отправлен в шестимесячную поездку по Европе.

Доктор Морисон знал, что привязанность Виктории к Эндрю остается сильной и постоянной, зато чувства Эндрю по отношению к ней, по-видимому, неопределенны. Судя по словам миссис Бэйнбридж, Эндрю сильно увлекся своей кузиной, в семье которой он в данное время гостил в Швейцарии.

Доктор Морисон горестно вздохнул, продолжая наблюдать за девушками, одетыми в простые черные платья; одна блистала золотом волос, локоны другой переливались всеми оттенками меди.

«Несмотря на темные одежды, они являют собой весьма привлекательную картину, – любовно подумал он. – Картина!» Воодушевившись, доктор решил, что лучше всего будет просто приложить к каждому письму миниатюрные портреты девушек.

Затем он закончил первое письмо, добавив просьбу посовещаться с герцогом Атертоном, который получит идентичное послание, и сообщить, как ему поступить в плане попечения над девушками. Затем он написал аналогичное письмо герцогу и краткую записку своему поверенному в Нью-Йорке с просьбой, чтобы этот досточтимый джентльмен поручил надежному человеку в Лондоне отыскать герцога и герцогиню и вручить им письма. Помолившись Всевышнему, чтобы родственники девушек возместили ему расходы, доктор Морисон поднялся из-за стола и расправил плечи.

А тем временем в саду Дороти, отталкиваясь от земли носком туфли, заставляла качели бесшумно раскачиваться.

– Я все еще не могу поверить в это, – сказала она; в ее голосе слышались одновременно отчаяние и возбуждение. – Мама – внучка герцогини! Что это означает для нас, Тори? Значит ли это, что у нас есть титулы?

Виктория искоса взглянула на нее.

– Да. Это значит, что мы – бедные родственники.

И это было правдой, ибо, несмотря на то что благодарные сельские жители, которых в течение многих лет лечил Патрик Ситон, любили и ценили его, они редко имели возможность расплачиваться деньгами, и он никогда не настаивал на этом.

Вместо этого они платили теми товарами и услугами, которые были им под силу, – мясом, рыбой, дичью для его стола, ремонтом его дома и коляски, свежими булочками и корзинками, полными сочных ягод.

В результате семейство Ситон никогда не испытывало нужды в продуктах, зато денег всегда не хватало, что было заметно хотя бы по тому, что и Дороти, и Виктория носили не единожды штопанные платья нефабричной покраски.