Гийом Мюссо - Бумажная девушка

В последнем ящике были сложены издания «все по 1 евро». Мило из любопытства порылся в нем: старые пожелтевшие карманные издания, разорванные глянцевые журналы и среди всего это хлама потрепанный роман в кожаной обложке темно-синего цвета…

Не может быть!

Мило изучил книгу: обложка пошла пузырями, страницы склеились и высохли до состояния камня.

– Where… where did you get this book? [91] – спросил он на родном языке, не способный произнести даже двух слов по-французски.

Букинист на ломаном английском кое-как объяснил ему, что подобрал книгу на набережной. Но Мило так и не понял, каким чудом книга, след которой он потерял в Нью-Йорке, нашлась десять дней спустя в Париже.

Все еще ошеломленный, он крутил книгу в руках.

Да, роман есть, но в каком состоянии…

Букинист понял его замешательство.

– Если вы хотите ее реставрировать, я могу посоветовать вам нужного человека, – предложил он, протягивая Мило визитную карточку.

Пристройка монастыря Сен-Бенуа. Где-то в Париже

В монастырской переплетной мастерской сестра Мари-Клод внимательно осмотрела книгу, которую ей доверили. «Тело» книги было избито и контужено, а обложка из искусственной кожи сильно повреждена. Реставрация, которую ее попросили сделать, казалась монахине сложной, но она решительно взялась за дело.

Для начала сестра Мари-Клод аккуратно расшила книгу. Потом с помощью увлажнителя толщиной не больше шариковой ручки она обработала роман тонкой струйкой пара, температура которого высвечивалась на цифровом экране. Влажное облако проникло в бумагу и разделило слипшиеся страницы. Намокнув в реке, страницы стали хрупкими, часть текста размыло. С огромной осторожностью монахиня вложила листы промокательной бумаги между страницами, потом поставила книгу стоймя и с бесконечным терпением начала «возвращать ее к жизни» с помощью фена.

Несколько часов спустя страницы снова можно было довольно свободно переворачивать. Сестра Мари-Клод тщательно проверила их одну за другой, каждый раз убеждаясь в том, что работа сделана хорошо. Она заново приклеила отклеившиеся фотографии и крохотную прядь волос, похожих на перышко из крыльев ангела. Наконец, чтобы придать книге прежнюю форму, монахиня оставила ее на всю ночь между пластинами пресса.

На другой день сестра Мари-Клод создала для книги новую обложку. В уединении мастерской, окруженная тишиной и спокойствием, она работала целый день с хирургической точностью, чтобы сделать обложку из крашеной телячьей кожи, которую она дополнила этикеткой из кожи ягненка и на ней золотыми буквами вывела название.

В 19 часов молодой американец со странным именем постучал в дверь монастыря. Сестра Мари-Клод вернула книгу Мило, который осыпал такими комплиментами ее работу, что она не могла не покраснеть…

– Просыпайся! – приказал Мило, тряся меня за плечо.

Черт побери!

Я снова заснул перед экраном ноутбука в палате Билли, которую она занимала до второй операции. Я всегда проводил здесь ночь с молчаливого согласия персонала.

Шторы были опущены, комнату слабо освещал ночник.

– Который час? – спросил я, протирая глаза.

– Одиннадцать ночи.

– А день недели какой?

– Среда.

Мило не удержался и насмешливо добавил:

– Прежде чем ты меня спросишь, год у нас две тысячи десятый, и Обама все еще наш президент.

– Гм…

Когда я погружался в историю, мои временные ориентиры обычно путались.

– Сколько страниц ты написал? – спросил Мило, пытаясь заглянуть в текст через мое плечо.

– Двести пятьдесят, – сказал я, опуская крышку ноутбука. – Я на середине.

– Как дела у Билли?

– Она по-прежнему в реанимации, под наблюдением.

Мило торжественно достал из подарочного пакета книгу в роскошном переплете.

– У меня для тебя подарок, – таинственно произнес он.

Я не сразу понял, что это мой собственный роман, который они с Кароль искали по всему миру.

Книга была качественно отреставрирована, у нее появилась кожаная обложка, теплая и гладкая на ощупь.

– Билли больше ничего не угрожает, – заверил меня Мило. – Теперь тебе остается только закончить твою историю, чтобы вернуть эту девушку в ее мир.

Прошли недели и месяцы.

Октябрь, ноябрь, декабрь…

Ветер унес упавшие на тротуар пожелтевшие листья, и тепло осеннего солнца сменилось зимним холодом.

В кафе убрали столики с террас и зажгли на террасах жаровни. Продавцы каштанов появились у выходов из метро, где одинаковым движением прохожие натягивали шапки и плотнее кутались в шарфы.

Увлеченный порывом, я писал все быстрее и быстрее, набирая текст, почти не переводя дух, захваченный историей. Теперь я был в большей степени ее игрушкой, чем творцом, загипнотизированный значками номеров страниц, появлявшимися в нижнем углу экрана: 350, 400, 450…

Билли выдержала удар и успешно прошла «испытание сердца». Сначала ее отключили от аппарата искусственной вентиляции легких, убрав из горла трубку и заменив ее кислородной маской. Затем Клузо начал постепенно уменьшать дозы обезболивающих, удалил дренажи и катетеры, с облегчением увидев, что бактериологические пробы не показали новых следов инфекции.

Потом Билли освободили от повязок и прикрыли швы прозрачной пленкой. С течением времени шрам стал менее заметным.

Она начала самостоятельно пить и есть. Я видел, как она сделала первые шаги, потом первый раз поднялась по лестнице под присмотром кинезиотерапевта.

Ее волосы у корней приобрели прежний цвет, а к ней самой вернулась улыбка и жизнелюбие.

Семнадцатого декабря Париж проснулся под первыми снежинками, которые все утро спускались на город.

А двадцать третьего декабря я поставил последнюю точку в моем романе.

Париж. 23 декабря. 20 часов

Рождественская ярмарка была в разгаре. Билли крепко прижалась к моей руке и позволила вести ее мимо маленьких белых шале, установленных между площадью Согласия и круглой площадью на Елисейских полях. Колесо обозрения, иллюминация, ледяные скульптуры, ароматы горячего вина и пряников придавали улице что-то волшебное и феерическое.

– Ты решил подарить мне пару обуви? – воскликнула Билли, когда мы проходили мимо роскошных бутиков на авеню Монтеня.

– Нет, я веду тебя в театр.

– На спектакль?

– Нет, на ужин.

Мы дошли до Театра Елисейских полей с облицованным белым мрамором фасадом, на лифте поднялись в ресторан, расположенный на верхнем этаже здания.