Шарлотта Мендельсон - Почти англичане

Пришел скарлатиновый вопросник, «Альманах» и свод правил, общих и дополнительных: для стипендиатов и тех, кого в Илинге называли старостами, а в Кум-Эбби – сэрами, даже девочек. У школьного казначея, полковника Перри, был за пять фунтов куплен свежий номер школьного журнала «Кумский вестник». Пришли упаковочные листы и список вещей, которые позволено взять с собой, – инженерные калькуляторы, ящички для сластей, сапоги для верховой езды («по желанию»), настольная лампа (вилка британского образца), стиральный мешок, 1 (одна) кружка – а также адреса одобренных магазинов, поставляющих шикарные фраки (для мальчиков), унылые блейзеры (для девочек) и шарфы школьных цветов (темно-синий и розовый). Пришел список книг и буклет с крикетными свитерами, камербандами и графинами Клуба Кумских выпускников, а на сладкое – точные размеры школьного сундука.

Марина в жизни ни о чем не мечтала так сильно, как о школьном сундуке. Ее любовь к двухкассетному магнитофону, даже к письменному столу не шла ни в какое сравнение с этой страстью. В тот вечер, когда бабушка отправилась за покупкой в город, Марина не могла уснуть от возбуждения, но в «Харродзе», единственном лондонском магазине с запасом готовых товаров, Рози выбрала черный ледерин с блестящими медными заклепками – чудовищное разочарование, которое ее внучка скрыла.

Впрочем, для утешения оставался «Реестр»: список преподавателей с указанием ученых степеней и родных университетов, от директора до смотрителя (Сельскохозяйственный институт Хенли, диплом по садоводству); и лучше того – список мальчиков: трехлетний запас первоклашек, подготовишек и пятиклассников с именами Квентин и Хью, а за ними – шестой, выпускной класс, куда принимали девочек; двести сорок три потенциальных друга для полуночных пирушек и загородных вечеринок, и среди них, несомненно, ее будущий муж. И совсем не важным казалось, что девочки допущены только в последний класс. Какая разница, думала Марина.

Конечно, новая жизнь потребует от нее перемен. Марина все лето пыталась наверстать недостаток шика. Она штудировала «Билли Бантера» и «Школьные годы Тома Брауна» как учебники. Она потрошила взятые у миссис Добош подшивки «Татлера» и «Харперс энд куин» (девиз: «Для тех, кто понимает»), обклеивая шкаф фотографиями: вальяжные мужчины с квадратными подбородками, изящно взъерошенные женщины посреди куропаточьих пустошей, бархатно-тафтяные картины шотландского Рождества. Она всей душой полюбила тартан. Где-то там, далеко, был мир, в котором люди отмечали вечера Бернса дикими плясками, стипль-чезом и терновым джином, а по ночам прятались в холодных величественных домах под автомобильными ковриками из меха опоссума, «как в бабушкином “Даймлере”».

О да! Пожалуйста! Да!

Это было оно – будущее. Марина пребывала на пике восторга и думала, что другой пик, еще выше этого, ждет впереди. Ей представлялись оживленные обеды с подругами из гостеприимных английских семей, вдохновляющие занятия в передовых викторианских лабораториях, симпатичные (в крайнем случае, как Гай Вайни) мальчики, сочиняющие в ее честь сонеты под историческими дубами. Скоро станет не важно, что она не умеет бегать с препятствиями, рисовать или петь, неуместно будет скромничать в душевой – ибо в новой школе она расцветет и найдет себя. И даже в тот ужасный день, когда Марина махала семье на прощание и, обмирая от боли и страха, следила, как вдали исчезают их шляпы, она не подозревала, насколько все окажется хуже.

Регби:семерки Дорсета и Уилтшира, U18 (весь день), Солсбери;

заплывы на скорость (1-й класс), Центр отдыха, 16:30;

сквош-турв Куала-Лумпур (микроавтобус от Гартских ворот в 17:10);

беседас Обществом земляков, мистер Кендалл на тему «Лесничество: древнее ремесло», старая библиотека, 19:30.

Первые дни второго триместра ужасны. Марина все ждет, что мама приедет и заберет ее – но вдруг это невозможно?

Теперь, когда родные далеко и она не может спасти их от взломщиков, расовых беспорядков, испанского гриппа, ядерной зимы и терактов Ирландской республиканской армии, детские страхи нахлынули с новой силой. Гай Вайни на их фоне – сущий пустяк, пластырь на брызжущей кровью ране; как-то раз за обедом Марина замечает, что он перешучивается с шестиклассниками – Беном Л., Беном П. и Риком, – и, скользнув взглядом по его радостному чумазому лицу, отворачивается. Сейчас не до Гая: нужно срочно придумать повод, который позволит оказаться у крипты к концу репетиции Кумского хора и его тенора Саймона Флауэрса. В школе Гай не станет с ней говорить. А она, разумеется, не станет говорить с ним.

Потом, вечером в пятницу, Марина занимает за Гаем очередь в буфетной. Для пятиклашки он очень самоуверен: говорит ей «привет» и болтает с противным Джайлзом Йо, ее одногодком, а тот, раньше не замечавший Марину, теперь как-то странно на нее смотрит.

И откуда в Гае столько самонадеянности? Обычно пятиклассники держатся вместе, но он, сев за столик с Джайлзом и кем-то из Бенов, говорит: «Давай к нам», и Марина садится рядом. Бросив крошку-другую сыра на печеный картофель, она наблюдает, как Гай разделывается с супом, фасолью, двойной порцией чипсов, горошком, брокколи, томатами на гриле, булочками с маслом и двумя большими кусками пикши, жаренной в сухарях. Раз или два Марина против воли смеется над его дурацкими шутками, и Гай в ответ улыбается. Она изо всех сил борется с искушением снять очки: без них буфетная выглядит менее устрашающей, но Марина обязательно врежется в стол. Если бы только, думает она, я была нормальной, как все остальные.

– Я попробую твой соус? – спрашивает Гай.

Хоть он и моложе, нужно быть начеку. Наверняка он втайне смеется над ней, а сам ведет карточки с оценками для новых девочек – или их запретили в прошлом году? Должны были запретить: ведь это из-за карточек Имельда Как-ее-там убежала в ночь, только ее и видели. И все же кое-где они по-прежнему в ходу; возможно, на факультете Макдональд, где с девочками не говорят за едой, или в Филдинге, где их поджидают в засаде с ведром воды и устраивают конкурс мокрых футболок не только летом, как на других факультетах, а круглый год.

Марине нужна карточка. Она хочет знать, что это такое.

Кем, размышляет она между запоздалыми сожалениями о съеденном пудинге, нужно быть, чтобы…

Тут она поднимает глаза и видит Саймона Флауэрса.

За его спиной, как в замедленной съемке, колышется дверь: вперед и назад, вперед и назад. Предсердная диастола Марины замедляется; она еле дышит, когда Саймон подходит к стойке с подносами и улыбается однорукой женщине на раздаче. Он ведь приходящий ученик – почему же обедает здесь, а не дома? Может быть, задержался: репетировал гитарные риффы или играл на органе в безлюдной капелле, размышляет Марина, захваченная врасплох одной из своих многочисленных сексуальных фантазий.