Ребекка Донован - Что, если?..

Родители Николь постепенно привыкли называть дочь Ниель, потому что Ниель и есть та девушка, которой она всегда хотела быть. Правда, она снова взяла фамилию Бентли вместо Престон – девичьей фамилии матери Райчел. И как ни странно, предки перестали давить на нее насчет поступления в Гарвард. Можно только догадываться, как тяжело это далось ее отцу – это же его заветная мечта с тех пор, когда Николь была еще только в проекте.

Я смотрю на свои перепачканные машинным маслом руки, а потом опять на ее облегающее платье и мысленно проклинаю все на свете. Заметив, какое несчастное у меня лицо, Ниель смеется. Я хватаю тряпку и стараюсь, как могу, оттереть руки, а она неторопливо приближается. Если эта девушка подойдет совсем близко, я точно не удержусь.

– А я столько планов составил на завтрашний вечер, когда ты должна была прилететь, – говорю я.

Она останавливается и восхищенно разглядывает мотоцикл, гладит синие языки пламени на бензобаке.

– А на сегодня никак нельзя перенести? – спрашивает Ниель и подходит еще на пару шагов ближе.

Я не двигаюсь. Платье облегает ее бедра так соблазнительно, что я за себя не ручаюсь.

Я оглядываю гараж:

– Вообще-то, я не здесь хотел этим заняться.

– Тогда можешь подождать до завтра, если хочешь.

Я вытираю вспотевшие руки:

– Ну прямо даже и не знаю, как нам лучше поступить.

– Ладно, тогда расскажи, как все произойдет, когда я прилечу завтра вечером, – просит она и закрывает глаза.

– Что? – недоумеваю я.

– Я нарисую это у себя в голове, – объясняет Ниель, не открывая глаз. – Вот я приезжаю. Уже стемнело. Ты выходишь из дома, и…

Я вздыхаю, чувствуя, как бешено колотится сердце. Вечно она что-нибудь выдумает…

– Я беру тебя за руку, – начинаю я.

– О, пока что мне нравится.

– Я же еще ничего не сделал, – хмыкаю я.

– Ты держишь меня за руку, – возражает она и протягивает мне ладонь.

– Я весь чумазый.

– Ну и пусть, – говорит Ниель и ждет, не опуская руки.

Я подхожу ближе, почти вплотную, и беру ее ладонь в свою, надеясь, что она не заметит, как у меня дрожит рука. Ниель улыбается.

Я стою перед ней, гляжу ей в глаза, по-прежнему закрытые, и стараюсь представить себе, какого оттенка голубого они были бы сейчас, если бы открылись.

– Потом мы идем за дом, ложимся на траву и смотрим на звезды. Ночь ясная. Звезд столько, что кажется, будто по небу конфетти рассыпали.

Ниель улыбается еще шире. И спрашивает:

– А что дальше?

Я слишком долго молчу, засмотревшись на ее улыбку. А потом говорю такое, отчего в груди у меня бьется сразу тысяча тех самых бабочек, о которых она мне когда-то рассказывала:

– А потом мы ждем падающую звезду, чтобы загадать желание – второй шанс. И когда она падает… я загадываю тебя.

Ее глаза открываются. Такие яркие, что я чуть не слепну.

– Меня?

– Да. Ниель, я хочу быть твоим лучшим другом. Но не одним только другом, – объясняю я, глядя в прозрачно-голубые глаза, которые смотрят на меня. И тогда… тогда я вдруг падаю в темноту спиной вперед. – Ты – та самая… моя единственная девушка, мисс «Что, если?…». Та девушка, о которой я буду жалеть всю жизнь, если однажды позволю ей уйти.

Неожиданно Ниель обхватывает меня руками за шею и прыгает на меня. Я подхватываю ее, отступаю на шаг назад. Вечно она делает это так, что я не успеваю опомниться.

– Я тебе платье испачкаю, – говорю я, сжимая в ладонях те самые округлости, которые это платье так хорошо подчеркивает.

– Ну и пусть, – отвечает она и целует меня в щеку. – Потому что именно ею я и хочу быть. – Ниель обнимает меня, быстро целует в губы и поясняет: – Той самой единственной мисс «Что, если?…». Той девушкой, без которой ты не можешь жить.

– Ты для меня значишь еще больше, – говорю я. Она чуть отстраняется, чтобы взглянуть мне в лицо. – И так было всегда.

Ее губы накрывают мои, и я чувствую, как спадает напряжение. Я тысячу раз прокручивал этот момент в голове, в сотне разных вариантов. Но реальность превзошла все ожидания.

Надеюсь, Зак не войдет сейчас в гараж и не застанет нас целующимися в таком виде: Ниель обвила меня ногами, юбка у нее задралась до самых бедер, а мои руки лежат там, где кончается ткань и начинается тело.

Она медленно отстраняется, смотрит мне в глаза и не может сдержать улыбку:

– Ты хоть понимаешь, что теперь никогда от меня не отделаешься?

– Мне только этого и надо, – говорю я и медленно опускаю ее на пол, но руки не убираю.

– В общем… я написала письмо в Гарвард, объяснила ситуацию, и они согласны принять меня в этом году.

У меня округляются глаза:

– Ты поступаешь в Гарвард?

Она кивает:

– Рей сказала, что ты переводишься в Беркли. Все отлично складывается, тебе не кажется?

– Я ждал, чтобы тебе сказать… когда ты решишь, что будешь делать, – объясняю я, чувствуя себя виноватым: не хочется, чтобы Ниель думала, будто я от нее что-то скрываю. – Тебе нужно было принять решение самой, чтобы я никак на него не влиял.

– Я знаю, – говорит она и обнимает меня еще крепче, прижимаясь головой к моей груди. – Ты уже выбрал специализацию?

– Понятия не имею, что я буду делать со своей жизнью, знаю только одно: я хочу, чтобы в ней всегда были ты и Рей.

Лицо Ниель озаряет ослепительная улыбка.

– А почему Гарварда нет в списке? – спрашиваю я, прижимая ее к себе.

– Потому что я толком не знала, почему туда поступаю – потому что сама так хочу или потому что отец от меня этого ждет. Но я очень старалась ради этого поступления. И к тому же это один из лучших университетов в стране. Рей сказала, что я буду дурой, если туда не поеду.

Я смеюсь.

– Значит… ты нашел список? – уточняет Ниель, осторожно поглядывая на меня.

– Мне особенно понравился последний пункт, – говорю я и нежно целую ее.

Когда мы отрываемся друг от друга, у нее горят щеки.

– Вообще-то, у меня там еще один невыполненный пункт остался.

– Воздушный шар? – догадываюсь я. – Это можно.

– Когда?

– Да когда захочешь.

– Пожалуй, я хочу свадьбу на воздушном шаре, – будничным тоном заявляет она.

– Что? – Я буквально задыхаюсь от изумления, не веря своим ушам.

А она заливается радостным смехом: они с Рей всегда так смеются, когда меня разыграют.

– Это было жестоко с твоей стороны. – Я укоризненно качаю головой.

– Ой, Кэл, видел бы ты свое лицо, – отвечает она, готовая уже расхохотаться снова. Но не успевает: я вновь целую ее.

– По крайней мере, мне не надо волноваться из-за этой твоей фобии – знакомства с родителями, – говорит Ниель, наконец отстранившись. – С моими-то ты уже давно знаком.

– Ага. И боюсь их до трясучки, – добавляю я.

Ниель опять смеется.

– Идем. Нам еще нужно кое-что сделать. – Она берет меня за руку и решительно направляется к двери.