Диана Гэблдон - Чужестранка. Книга 1. Восхождение к любви

– Ох, Джейми!

– Да уж! Ты, наверное, заметила, что Энгус здорово знает свое дело? Он дал мне пятнадцать горячих, и я до сих пор могу точно показать, по какому месту пришелся каждый удар. – Он передернул плечами при этом воспоминании. – Отметины я носил целую неделю.

Он протянул руку и сорвал с ближайшей сосны пучок иголок. Расправил их веером между большим пальцем и остальными; в воздухе сильно запахло скипидаром.

– К сожалению, мне после этого не дали спокойно уйти и позаботиться о своих болячках. Когда Энгус кончил порку, Дугал взял меня за шиворот и отвел в дальний конец холла. Оттуда я должен был проползти обратно на коленях по каменному полу. Стоя на коленях возле кресла Колума, попросить прощения у миссис Фиц, у Колума, извиниться перед всеми собравшимися и, наконец, поблагодарить Энгуса за порку. Я чуть не разревелся, пока делал это, но Энгус отнесся ко мне благородно: подошел и помог мне встать на ноги. После этого мне приказали сесть на стул возле Колума и сидеть так, пока не кончится собрание.

Он понуро опустил плечи.

– Это был худший час в моей жизни. Лицо у меня горело, и задница тоже, коленки все ободраны, и я мог смотреть только себе на ноги, но хуже всего было то, что мне ужасно хотелось писать. Я чуть не умер. Я бы скорее лопнул, чем обмочился на глазах у всех, но был близок к тому. Рубаха у меня насквозь промокла от пота.

Я с трудом подавила смех.

– Разве ты не мог сказать Колуму, что с тобой?

– Он отлично знал, что происходит, да и все в холле это заметили: я вертелся на стуле ужом. Люди заключали пари, выдержу я или нет. Колум отпустил бы меня, если бы я попросил, но на меня нашло упрямство.

Он улыбнулся немного застенчиво, на темном лице ярко забелели зубы.

– Решил про себя, что лучше умру, чем попрошу. Когда Колум сказал, что я могу идти, я проделал это не в самом холле, но сразу как из него вышел. Пристроился за какой-то дверью у стены и пустил струю, думал, она никогда не кончится. Вот так, – добавил он, распрямил руки и уронил на землю пучок сосновых иголок. – Теперь я тебе рассказал о самой скверной в моей жизни истории.

Я ничего не могла с собой поделать: хохотала так, что мне пришлось присесть на землю у дороги. Джейми терпеливо ждал целую минуту, потом опустился рядом со мной на колени.

– Чего ты заливаешься? – спросил он. – Это было совсем не смешно.

Но он и сам не удержался от улыбки. Я, все еще смеясь, покачала головой.

– Конечно, не смешно. История ужасная. Просто… я как будто вижу тебя: ты сидишь упрямый, зубы стиснуты, а из ушей пар.

Джейми хмыкнул, но тоже немного посмеялся.

– Не слишком-то легко быть шестнадцатилетним, верно?

– Поэтому ты и помог той девушке, Лаогере, тебе стало ее жаль, – сказала я, обретя спокойствие. – Ты-то знал, каково это.

Он был удивлен.

– Пожалуй, так, – сказал он. – В двадцать три года куда легче вытерпеть мордобой, чем публичную порку в шестнадцать. Раненая гордость причиняет самые большие муки, а в том возрасте особенно.

– Я думаю. Никогда еще не видела, чтобы кто-нибудь с улыбкой ждал удара по физиономии.

– После удара тоже не заулыбаешься.

– М-да. – Я кивнула. – Но я думала… – начала я, но запнулась.

– Что ты думала? А, ты имеешь в виду меня и Лаогеру, – догадался он. – Думала ты, думал Алек, думала и сама Лаогера. Я бы поступил точно так же, если бы она была некрасивой.

Он ткнул меня под ребро.

– Но ты мне, конечно, не поверишь.

– Я видела тебя с ней в тот день в алькове, – сказала я в свою защиту. – И кто-то все же научил тебя целоваться.

Джейми в смущении повозил ногами по пыли и виновато понурился.

– Англичаночка, я нисколько не лучше других мужчин. Стараюсь быть лучше, но не всегда получается. Ты, может, помнишь, как говорится у святого Павла, что лучше жениться, чем сгореть от вожделения. Я тогда именно сгорал от вожделения.

Я рассмеялась – с легким сердцем, словно мне самой было шестнадцать.

– И ты женился на мне, – поддразнила его я, – чтобы не входить в грех соблазна?

– Ага. Тем-то и хорош брак, что делает обязательными те вещи, в которых при других обстоятельствах следует исповедоваться как в грехах.

Я опять закатилась.

– Ох, Джейми, я тебя ужасно люблю!

И тут настал его черед смеяться. Он перегнулся чуть ли не вдвое, потом уселся на обочину, обуреваемый весельем. Медленным движением откинулся назад и улегся на высокую траву, задыхаясь и взвизгивая от смеха.

– Что это с тобой? – уставилась я на него.

Отсмеявшись, он сел и вытер глаза. Бурно дыша, тряхнул головой.

– Мурта был прав насчет женщин. Англичаночка, ради тебя я рисковал жизнью, я совершил кражу, поджог и нападение, да еще и убил человека. В награду ты изругала меня, унижая мое мужское достоинство, пнула по яйцам и расцарапала мне лицо. Потом я избил тебя до полусмерти и рассказал тебе о самых унизительных для меня вещах, какие со мной случались, и ты говоришь, что любишь меня.

Он уткнулся головой в колени и снова засмеялся. Наконец поднялся и протянул мне руку, другой рукой вытирая глаза.

– Не очень-то ты благоразумна, англичаночка, но ты мне очень нравишься. Идем, нам пора.

Было уже поздно или, если хотите, рано, надо было ехать верхом, иначе мы не успели бы в Баргреннан до рассвета. Я теперь чувствовала себя настолько хорошо, что могла сидеть в седле, хоть это и было немного болезненно.

Некоторое время мы ехали в доверительном молчании. Погруженная в собственные размышления, я думала о том, что же произойдет, когда и если я найду наконец дорогу к каменным столбам. Выйдя замуж за Джейми по принуждению и полагаясь на него по необходимости, я с течением времени все больше привязывалась к нему.

Возможно, весьма существенное значение приобретали и его чувства по отношению ко мне. Связанный со мною вначале в силу стечения обстоятельств, позднее – узами дружбы, а еще позднее – на удивление сильным физическим влечением, он ни разу, даже случайно или мимоходом, о своих чувствах не обмолвился. И все же.

Он рисковал жизнью ради меня. Быть может, в силу церковного обета: он поклялся защищать меня до последней капли крови, и я верила, что такую клятву он принимал всерьез.

Поэтому я была особенно тронута, когда он внезапно допустил меня в мир своих переживаний и личной жизни. Если его чувства по отношению ко мне были такими, как мне казалось, то как он воспримет мое внезапное исчезновение? Остатки моего физического недомогания отступили в сторону, едва я столкнулась с этими беспокойными мыслями.

Мы были примерно в трех милях от Баргреннана, когда Джейми нарушил молчание.

– Я не рассказывал тебе, как умер мой отец, – вдруг проговорил он.

– Дугал говорил мне, что у него был удар – я имею в виду апоплексический удар, – сказала я, несколько удивленная.