Диана Гэблдон - Чужестранка. Книга 1. Восхождение к любви

Он прижал пальцами веки закрытых глаз.

– Был сон, который все время повторялся. Три корня растут у меня в голове, большие, извилистые, они прорастают сквозь глаза, опускаются в горло, чтобы задушить меня. Сон тянулся и тянулся, корни извивались и становились все толще и длиннее. В конце концов они становились такими большими, что разрывали мой череп, и я просыпался от звука лопающихся костей. – Он мучительно сморщился. – Такой влажный треск – как выстрелы под водой.

– Уф!

Внезапно на нас упала чья-то тень и обутая в сапог нога ткнула Джейми под ребро.

– Ленивый молодой ублюдок, – без всякого раздражения произнес незнакомец, – сидит и объедается, а лошади бегают где попало. А что, если молодая кобылка сломает ногу, а?

– А что, если я умираю от голода, Алек? – отвечал Джейми. – Ты лучше тоже поешь, тут всего много.

Он взял кусок сыра и вложил его в изуродованные ревматизмом пальцы незнакомца. Пальцы, и без того скрюченные болезнью, сомкнулись на куске медленным движением, а их обладатель уселся на траву.

С неожиданным для меня изяществом манер Джейми представил мне этого человека: Алек Макмагон Маккензи, конюший замка Леох.

Приземистый, одетый в кожаные штаны и грубую рубаху, конюший выглядел весьма уверенным в себе, и мне подумалось, что он в состоянии укротить самого непокорного жеребца. У Алека был только один глаз, второй закрыт черной повязкой, и, как бы в возмещение этого изъяна, его седые брови, сросшиеся на переносице, были необычайно густые, а волосы на них очень длинные и постоянно угрожающе двигались, напоминая усики-антенны некоторых насекомых.

Старина Алек (именно так обращался к нему Джейми – должно быть, потому, что надо было обозначить разницу между ним и моим гидом юным Алеком) небрежно кивнул мне и тотчас забыл о моем существовании, разделяя свое внимание между едой и наблюдением за тремя молодыми лошадками на лугу, которые яростно отмахивались хвостами от мух. Я скоро потеряла интерес к начавшейся долгой дискуссии о родословной нескольких несомненно выдающихся лошадей (не тех, что паслись на лугу), о подробностях разведения чистопородных отпрысков за последние несколько лет, а также о непостижимых для меня особенностях лошадиного телосложения – сухожилиях, холках, плечах и тому подобных чертах анатомии. Я замечала у лошади нос, хвост и уши, прочие тонкости были не для меня.

Откинувшись назад, я оперлась на локти и грелась на теплом солнышке. На удивление мирным казался этот день, все шло своим естественным и спокойным путем, без видимой связи с огорчениями и суетой человеческого существования. Быть может, такой вот мир обретаешь на воле, вдали от домов с их шумной толчеей. А может, мне так казалось после работы на огороде, где мной овладевало тихое чувство радости от прикосновения к растениям, удовлетворение от того, что я помогаю им расти. Вероятно, сыграло свою умиротворяющую роль и то, что для меня нашлось дело, что я теперь не буду топтаться по замку неприкаянной и неуместной, словно клякса на пергаменте.

Несмотря на то что я не принимала участия в беседе на лошадиные темы, здесь, на лугу, я не чувствовала себя неприкаянной. Старина Алек воспринимал меня как некую деталь общего ландшафта, а Джейми, который иногда бросал в мою сторону взгляд, тоже не обращал на меня внимания, особенно после того, как они перешли на гэльский язык, на его скользящие ритмы, – верный признак того, что шотландец эмоционально переключился на сугубо личный разговор. Я, разумеется, ничего не понимала, и их речи успокаивали меня, как успокаивает жужжание пчел над цветущим вереском. Удивительно умиротворенная и к тому же сонная, я отбросила прочь все мысли о подозрениях Колума, о моем двусмысленном и затруднительном положении и прочих неприятных вещах. «Довольно для каждого дня своей заботы», – всплыла уже в полусне из каких-то закоулков памяти строка из Евангелия [14].

Некоторое время спустя я проснулась – то ли потому, что на солнце набежало облачко и потянуло холодом, то ли оттого, что изменился тон разговора мужчин. Они снова перешли на английский и говорили о чем-то очень серьезном, совсем не так, как болтали о лошадях.

– До собрания осталась всего неделя, – произнес Алек. – Ты, паренек, уже решил, что будешь делать?

Джейми вздохнул протяжно.

– Нет, Алек, не решил. То одно выбираю, то другое. Кажется, лучше было бы остаться работать с животинками и с тобой.

В голосе у него ясно чувствовалась улыбка, но она исчезла, когда он продолжил:

– А Колум обещал мне… но ты об этом не должен знать. Поцеловать железо и принять имя Маккензи, изменить всему, что мне родное? Нет, мне и думать об этом не хочется.

– Ты такой же упрямый, как твой отец, – заметил Алек, но в его голосе прозвучало ворчливое одобрение. – Во всем на него похож, только ростом высокий и волосы светлые, в материнскую родню.

– Ты его знал? – с горячим интересом спросил Джейми.

– Знал немного, а слышал очень много. Я ведь здесь, в Леохе, появился как раз перед тем, как они поженились, твои родители. Послушать, что говорят о твоем отце Колум и Дугал, так подумаешь, он чуть ли не сам дьявол. А матушка твоя ни дать ни взять Дева Мария, которую он уволок прямо в ад.

Джейми рассмеялся:

– И я похож на него, да?

– Один к одному, паренек. Я ведь вижу, что тебе это поперек горла – быть человеком Колума. Но тут есть о чем поразмыслить, согласен? Дело-то в борьбе за Стюартов, и у Дугала свой путь. Если ты, паренек, правильно выберешь, на чью сторону встать в этой драке, то получишь назад свою землю и кое-что еще в придачу, что бы ни делал Дугал.

Джейми ответил междометием, которое я про себя успела окрестить как «шотландское фырканье» – некий неопределенный звук, который возникал где-то в самой глубине гортани и мог означать все, что угодно. В данном конкретном случае он, на мой взгляд, выражал сомнение в вероятности желаемого выхода.

– Да, – проговорил он, – а что, если Дугал не пойдет своим путем, тогда как? Или если все обернется против дома Стюартов?

Алек в свою очередь издал то же самое междометие, прежде чем заговорить:

– Тогда ты останешься здесь, паренек. Станешь конюшим вместо меня. Мне скоро пора на покой, а ты лучше всех, кого я знаю, управляешься с лошадьми.

Джейми хмыкнул – в знак того, что комплимент такого рода ценит очень высоко.

Старший мужчина не обратил внимания на эту помеху и продолжал:

– Маккензи относятся к тебе по-доброму, и не в том дело, чтобы ты отказался от своего происхождения, отрекся от собственной крови. Кроме того, есть и еще кое-что, вернее, кое-кто… – В голосе у Алека появились дразнящие нотки: – Например, мисс Лаогера, а?

В ответ послышалось «шотландское фырканье», на этот раз выражавшее некоторое смущение и несогласие.