Николь Фосселер - Сердце огненного острова

Флортье открыла глаза, повернула голову и широко улыбнулась Якобине.

– Я страшно проголодалась! Просто умираю от голода!

– Ты погляди! Гляди вон туда! И туда! – Флортье не могла устоять на месте. Она кричала и прыгала от восторга еще сильнее, чем младшие представители семейств Вербругге и тер Стехе, которые толпились с широко раскрытыми глазами у рейлинга, с бурными воплями показывали на что-то пальчиками и требовали у родителей объяснений. – Вон там – видишь? Это ведь просто чудо! Необыкновенная красота!

Якобина лишь молча кивала. Она не могла наглядеться на открывшуюся перед ней картину, не могла найти слов, достойных ее.

Еще утром ее очаровал порт в Генуе с его многолюдными причалами и пестрыми домами цвета охры, терракоты и умбры под черепичными крышами. Но панорама Неаполя затмила все, что они видели прежде. На берегу расположились амфитеатром кремовые, желтые, карминово-красные, розовые палаццо с гармоничными рядами окон, элегантными фасадами. Их ветхость придавала им особенное очарование. Со всех сторон к морю сбегали узкие улочки. Купола церквей и крыши домов сверкали на солнце. Над городом восседала на горе могучая крепость; одна ее часть была серая от старости, другая – опрятная и ослепительно белая. Возле порта виднелись и два замка с приземистыми сторожевыми башнями; мощные и грозные, несмотря на безжалостный ход времени, они по-прежнему держали под контролем все, что происходило в заливе. Даже не видя воды, Якобина ощущала ее цвет, ее синеву, такую лучистую и яркую, что от нее вибрировал воздух и ползли по коже мурашки восторга.

Флортье испустила радостный крик, когда от мола отделилась добрая дюжина маленьких рыбацких суденышек и, бороздя волны, направилась к корме парохода. Загорелые, черноволосые мужчины в штанах до колен и просторных рубахах, кудрявые женщины в блузках с пышными рукавами, пестрых юбках с повязанным поверх них фартуком везли тяжелые корзины со спелыми абрикосами и персиками, с налитыми сладким соком гроздьями винограда. Золотые апельсины и мандарины соседствовали с красной мякотью арбузов и нежной желтизной сладких дынь. Громкие крики торговцев фруктами Фрутти! Фрутти фрески! Свежие фрукты! смешивались с призывами цветочников Фьори! Фьори белли! Прекрасные цветы! размахивавших над головой яркими букетами. Их крики сталкивались с ответными криками моряков, сливались с голосами пассажиров, толпившихся возле рейлинга, с шумом и грохотом работ в многолюдном порту. Звуки, заразительные своей жизненной энергией, бурлящим темпераментом, временами заглушались пароходным ревом, но потом вновь заливали палубу.

Из рыбацких лодок доносились струнные аккорды. Теплые тона гитар, ласковые звуки лютен и трели мандолин множились и сливались в мелодию песни, которую от души горланили музыканты: «Io t’aggio amato tanto, si t’amo tu lo ssaje…» . В песне, в ее мелодии и словах, поразительным образом сочетались сила и меланхолия, огонь и тоска. «Io te voglio bene assaje… e tu non pienze a me!» «Я так сильно люблю тебя, а ты не думаешь обо мне!».

Якобина вздрогнула, когда Флортье схватила ее за руку; ей хотелось стряхнуть с себя, словно докучливое насекомое, чужие пальцы с их слишком фамильярным прикосновением. Однако так просто отделаться от Флортье не получилось; она буквально вцепилась в Якобину. На ее лице читались волнение и восторг – громкое эхо того, что ощущала сама Якобина. Эти эмоции сидели в ней слишком глубоко, чтобы выйти на поверхность, но Флортье сумела растормошить ее. Судорожно сведенные мышцы пальцев расслабились; она с облегчением вздохнула.

Негромкое покашливание заставило их оглянуться. Позади них стоял господин Ааренс, стараясь держаться солидно. Костюм был ему явно мал и делал его похожим на слишком быстро выросшего школьника. Над щетинистыми бакенбардами пылали красные пятна.

– Изви… извините за беспокойство, уважаемая фройляйн Дреессен, – смущенно начал он. Его рука сначала коснулась узла слишком туго завязанного галстука, криво лежавшего на недорогом пластроне, а потом так поспешно рванула с головы неизбежную шляпу-котелок, что несколько прядей выбились из прически и встали дыбом. – Я позволил себе… – в неловком поклоне он согнул свою долговязую фигуру, – …преподнести вам вот это… – Другая его рука, которую он до сих пор держал за спиной, стремительно выдвинулась вперед и протянула Флортье небольшой букет цветов.

– А-ах! – выдохнула Флортье. Ее щеки порозовели, а глаза засияли. – Как это мило! – Церемонным жестом она приняла букет из диких роз, маков и белых лилий; туда были вплетены веточки лаванды и розмарина. – Я люблю лилии, – пробормотала она, уткнулась лицом в мягкие чашечки цветов и посмотрела на господина Ааренса из-под трепещущих ресниц. – Благодарю вас! Вы так любезны!

Красные пятна на его лице расползались все шире; он явно подыскивал подходящие слова и одновременно наполнялся гордостью, да так, что потертый пиджак натянулся на его груди – ведь он осмелел и преподнес фройляйн Дреессен этот подарок, а она благосклонно его приняла.

Якобина поспешно отвернулась. Цветы неизменно получали другие, так было всегда; странно, что ей до сих пор горько из-за этого. Опустив плечи, она пошла прочь. Голос Флортье, звавший ее по имени, она изо всех сил старалась игнорировать.

– Якобина! Подожди же! Подожди! – Девушка стремглав догнала ее, схватила за локоть и озабоченно заглянула в глаза. – Что случилось?

– Ничего. – Якобина оттолкнула ее руку и направилась дальше.

Флортье мгновенно преградила ей дорогу.

– Постой! Вот, гляди. – Она ловко выдернула из букета бледно-розовую, нежную розу и с улыбкой протянула Якобине. – Это тебе!

Якобина молча воззрилась на цветок. Он стал для нее символом того, чем ей приходилось довольствоваться. Крохами с чужого стола.

– Мне он не нужен, – наконец резко ответила она. – Оставь его у себя.

Наморщив лоб и надув губы, Флортье смотрела то на розу, то на Якобину, скорее озадаченно, чем с обидой.

– Но почему ты отказываешься?

– Потому что не хочу брать!

Флортье жалобно посмотрела на нее, и у Якобины сжалось сердце.

– Значит… значит, ты считаешь, – прошептала Флортье, опустив глаза на букет, – что я недостойна твоей дружбы. А мне казалось, что мы могли бы стать подругами.

Подругами . После Бетье и Иоханны, Йетте и Хенни, и прежде всего, после Тины это слово приобрело для Якобины скучноватый, почти неприятный оттенок.

– Подругами не становятся просто так, ни с того ни с сего. – Слова прозвучали холодно, назидательно и с неприкрытым отчуждением.

– Но ведь можно попробовать, правда? – Флортье заглянула ей в глаза. – Нам все-таки плыть на этом пароходе еще три недели. Если после этого мы поймем, что не можем терпеть друг друга, то в Батавии спокойно разойдемся в разные стороны. – Искорки, еще недавно сверкавшие в ее глазах, теперь погасли, уступив место тихой грусти.