Николь Фосселер - Сердце огненного острова

Он вздохнул и встал; подошел к колонне, прислонился к ней спиной и сунул руки в карманы. Наклонил голову и поскреб носком ботинка каменный пол.

– Теперь вы осуждаете меня?

Якобина медлила с ответом и глоток за глотком опустошала свой бокал. Она знала про определенные физические потребности мужчин, не знакомые женщинам; знала, что такова их природа. Ее мать иногда намекала на это, хоть и очень туманно. Сетования, которыми обменивались между собой Бетье, Иоханна, Йетте и Хенни, были более конкретными и такими интимными, словно рядом с ними не было Якобины; но потом кто-нибудь из них спохватывался, что подруга еще не замужем, и они быстро меняли тему.

– Нет, я совершенно вас не осуждаю, – наконец, ответила она.

Ян шумно выдохнул.

– Какое облегчение. Дело в том, что… – Он замялся. – Ваши письма много значили для меня. – Еле слышно, под шум дождя, он добавил: – Вы, Якобина, много для меня значите.

Ее сердце радостно дрогнуло, и в то же время его откровенное признание ранило ее. И дело было не в туземной любовнице, а в том, что он питал к Маргарете де Йонг не только дружеские чувства. Как она, в общем-то, и подозревала.

– А вы знаете, – снова заговорил он, – что по китайскому календарю сейчас год водяной козы? Считается, что в такие годы особенно часто случаются засухи, а земные недра усиливают свою активность. Но пока что в этом году нас особенно не трясло, и я…

Якобина почти не слушала; у нее пересохло во рту, а на глаза навернулись слезы. Фигура Яна подернулась туманом; теперь она лишь угадывала, что он глядел то на нее, то на сад, опираясь рукой о колонну. Под ложечкой зажегся огонек и разгорелся в жаркое пламя. Ей нужна была определенность. Она хотела знать точно.

Она выплеснула в рот остатки вина и с трудом проглотила.

– Вы до сих пор к ней неравнодушны? – прошептала она и сморгнула слезы.

– К Грит? – Ян поднял брови и похлопал ладонью по колонне. – Она по-прежнему мне очень симпатична. Я восхищаюсь тем, как она со всем справляется. Ведь здешняя жизнь, светские обязанности, неизбежные для жены человека такого ранга, как Винсент, требуют много сил и времени. Да и сам он не подарок, с его темпераментом и особенностями натуры. Все очень непросто, господь свидетель. – Он прислонился плечом к колонне и выставил ногу. – Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, что все это была блажь глупого юнца. Прибегнув к местному фольклору, скажу, что это была влюбленность совы в луну. Мы с Грит совершенно разные, как вода и масло, и ни при каких условиях не подходим друг другу. Впрочем, долгое время она все равно нравилась мне больше всех прочих женщин здесь, на Яве. – Он снова сунул руки в карманы. – По крайней мере, до недавнего времени.

У Якобины сладко защемило сердце; она поскорее опустила глаза и прикусила нижнюю губу, чтобы не показать, как она счастлива это услышать. Когда она снова взглянула на Яна, тот смотрел на сад.

– Вы когда-нибудь стояли под тропическим ливнем? – тихо, почти мечтательно проговорил он и улыбнулся. – Ну, по-настоящему? Нарочно?

Якобина покачала головой.

– Тогда пойдемте! Нет ничего восхитительнее! – Он стал спускаться по ступенькам, но остановился на верхней, обернулся к Якобине и махнул рукой. – Ну, пойдемте! Не беспокойтесь за свое красивое платье, оно высохнет.

Нерешительно поставив бокал, Якобина встала со стула. Ее слегка пошатывало. Она остановилась перед верхней ступенькой и с сомнением выглянула из-под крыши. На ее лицо упали первые брызги, а Ян уже основательно промок.

– Пойдемте! – Не успела она опомниться, как он схватил ее за руку и потащил в сад.

Через минуту Якобина промокла до нитки. Но Ян был прав: это было восхитительное ощущение. Несмотря на мощные потоки воды, обрушивавшиеся с неба, дождь казался почти невесомым и ласковым. Еще он освежал, хоть и не был прохладным. Не то что в Европе, где в мокром платье и нижнем белье, с мокрыми волосами неуютно и тяжело, где они неприятно липнут к телу. Наоборот, тропической дождь нес с собой даже какое-то чувственное наслаждение и ощущение свободы.

Из горла Якобины вырвался возглас удовольствия. Она запрокинула голову, закрыла глаза и раскрыла рот; ее негромкий смех смешивался с дождем и смехом Яна.

Она выпрямилась, утерла рукой мокрое лицо и взглянула на Яна. Он нежно погладил ее по щеке, потом провел большим пальцем по ямке на ее подбородке.

– Вы не возражаете, если я поцелую вас? – тихо спросил он.

Якобина покачала головой. В неверном свете далеких ламп его глаза казались темными, почти черными, а капли, зацепившиеся за брови и бороду, сверкали, словно бриллианты. Какой-то момент она не знала, как ей себя вести, закрыть глаза или держать их открытыми. Не знала она, и чего Ян ждал от нее, не было ли несвежим ее дыхание. Но тут она почувствовала его губы на своих губах, и глаза закрылись сами собой. От Яна пахло табаком, сладким вином, дождем и чуточку лимонной травой мелиссой. Его губы осторожно и настойчиво накрыли ее губы; он обнял Якобину, она прижалась к нему, а дождь лился на них обоих.

Дождь барабанил по крыше ландо, ехавшего вдоль канала Моленвлиет. Из-под копыт лошадей летели брызги, колеса ландо то и дело погружались в топкую жижу.

– Благодарю, – прошептала Флортье в тишине, давившей кошмаром на ее грудь. – Спасибо за прекрасный вечер. – С неуверенной улыбкой она взглянула на Джеймса ван Хассела.

Он лишь коротко кивнул и продолжал глядеть вперед, не отрывая взгляда от дороги и встречных повозок, призрачных в дождевой завесе и поднимавшейся от земли дымке. Его строгое лицо, освещенное огнями газовых фонарей, показалось ей сейчас незнакомым и даже зловещим.

Он был неразговорчив с тех пор, как заехал за ней в отель. В его глазах застыло выражение, которое она не могла понять. И за весь вечер ничего не изменилось. Даже когда они танцевали в празднично украшенной и освещенной по поводу королевских именин «Гармонии», когда подали шампанское во время перерыва, и они, сидя на крыше под большим зонтиком, смотрели на фейерверк. Так же бесстрастно он принял то, что Эдуард ван Тондер ангажировал ее сразу на три танца, после чего его сменил Хиннерк Хелмстраат. Джеймс даже не смотрел в ее сторону, когда стоял с другими господами на краю танцевального зала и в разговоре постоянно улыбался, демонстрируя ямочки на щеках, которыми давно уже не баловал Флортье.

У нее было скверно на душе; чем больше она старалась ему понравиться, тем больше он от нее отдалялся. Она уже сомневалась, сумеет ли его расшевелить, если обмолвится как бы невзначай, что Эду ван Тондер предложил ей поехать на грядущей неделе на какой-то особенный ужин.

Неожиданно Джеймс наклонился вперед и что-то по-малайски крикнул кучеру. Флортье крепко вцепилась в сиденье, когда ландо резко свернуло в боковую улочку и через некоторое время остановилось под храп и фырканье лошадей.