Ровена Коулман - Мужчина, которого она забыла

– Почему же я сейчас его не знаю? У Джона Уотсона папа живет на нефтяной вышке, но все равно приезжает два раза в год. И всегда привозит кучу подарков, – мечтательно добавила она.

– Ну… – Разговор, хотя его можно было предвидеть, застал меня врасплох. Поэтому я сказала правду, из которой выросла ложь. – Когда я узнала, что ты у меня в животике, я была очень молодая. И твой папа тоже. Он был к этому не готов.

– Но ведь ты была готова стать мамой? – озадаченно спросила Кэйтлин. – Это же несложно?

– Нет, – ответила я, нежно сжав ее липкие пальчики. – Нет, быть мамой – проще всего на свете.

– Тогда я не хочу про него знать, – решила Кэйтлин. – А в школе скажу, что я из пробирки.

Она вдруг сорвалась с места, повисла на ветке цветущего вишневого дерева и засыпала нас розовым конфетти. Мы смеялись, подставив лица под лепестки, а о папах и думать забыли. Я решила, что, когда Кэйтлин будет старше, мы вернемся к этой теме, а я к тому времени успею подготовиться. Однако момент так и не наступил. Отца она больше не упоминала. И все же меня не отпускает неприятное чувство, что мама права, и нерешительность Кэйтлин, которую она умело прячет за черной косметикой и мрачной одеждой, берет начало из того необдуманного разговора. Может, я действительно виновата. И эта мысль приводит меня в ужас. Я больше всего на свете гордилась тем, что была хорошей матерью – вдруг это неправда? У меня осталось не так много времени. Нужно все исправить.

Вот почему днем я достала пыльную коробку из-под обуви, нашла в ней это письмо и вклеила его в книгу памяти. В письмо вложена фотография, на которой отец Кэйтлин держит меня за руку. Наверное, я уже тогда была беременна, хотя и не знала об этом. Солнечный день, мы оба сидим на качелях в парке, гравитация тащит нас в разные стороны, а мы смеемся и все равно тянем руки навстречу друг другу. Странно подумать, как быстро исчезло это наше взаимное притяжение.

Скоро Кэйтлин спустится к ужину. Момент подходящий. Все близкие будут рядом: Эстер ее рассмешит, Грэг подставит плечо. Самое удачное время, чтобы исправить ошибку.

– Или ты хочешь, чтобы она объявилась у отца на пороге и узнала все от него? Только представь! – Мама поднимает бровь и раскладывает три предмета вокруг моего дневника. Я прижимаю его к груди. Монетка в пятьдесят центов холодит кожу.

– Конечно, не хочу. – На меня внезапно наваливается усталость.

Мама что-то размешивает – соус к мясу, которое доходит в духовке.

– Подумай о ней. Кэйтлин сейчас нелегко. Отец пришелся бы кстати.

Я не отвечаю, а кладу голову на шершавую обложку дневника. У меня кончились силы.

Дверь открывается, и я облегченно вздыхаю, потому что вижу Эстер с ярко-розовым плюшевым медвежонком – подарком от другой ее бабушки. Грэг сегодня навещал свою мать. Та редко у нас бывает. Она и раньше, еще до того как я официально стала обузой, не одобряла, что сын взял в жены старуху, а теперь вовсе лишилась покоя и при виде меня ударяется в слезы. Грэг звал меня с собой, и это был тяжкий выбор – провести день в компании его матери или моей. Я предпочла собственную. Из двух зол выбирай то, которое знаешь.

– Смотри! – Эстер показывает мне медвежонка. – Я назову его Розовый-Мишка-От-Бабушки-Пэт.

– Чудесно, – говорю я, улыбаясь Грэгу. Семейная шутка на миг сближает нас. Об именах, которые Эстер дает игрушкам, ходят легенды. Прямо сейчас на ее кроватке сидят Рыжий-Пес-С-Одним-Глазом и Синий-Кролик-Который-Как-то-Странно-Пахнет.

– И почему обязательно розовый? – говорит мама, презрительно глядя на медвежонка, будто это бабушка Пэт собственной персоной. – Только потому, что она девочка?

– Розовый – мой любимый! – сообщает Эстер, глядя, как бабушка раскладывает еду по тарелкам. – Лучше, чем синий, зеленый, желтый и красный. Хотя красный мне нравится, и зеленый, только яркий, как травка. Я люблю бабушку Пэт, а мясо и брокколи не люблю.

– Ты вся в маму. – Хотя в устах бабушки это не комплимент, Эстер ужасно довольна.

– Как прошло в школе? – спрашивает Грэг. Он садится за стол и тянет ко мне руку, но тут же отдергивает, заметив, как я напряглась. Я ничего не могу с собой поделать, хотя и пытаюсь – ведь он мой муж, папа Эстер. Я видела фотографии и съемку со свадьбы – я знаю, что очень его любила. Чувства к нему остались в виде воспоминаний, я слышу их, словно эхо из прошлого. А в настоящем не чувствую. Грэгу от этого больно. Мы неловко болтаем о пустяках, как два незнакомца, которые застряли в зале ожидания и вынуждены говорить о погоде.

– Было грустно. Я по-прежнему не понимаю, почему не могу там работать. Ладно, за руль мне нельзя, но преподавать?.. Это же так… – Я забыла нужное слово: жестокий ответ на мой вопрос. – А потом я пыталась поговорить с Кэйтлин о ее папе, и вышло не очень, поэтому попробую еще раз, когда мы все соберемся вместе.

– Папа – это папа, – подсказывает Эстер, когда мама ставит на стол оранжевую еду. – Морковку я не люблю.

– Что, сейчас?! – Грэг ошарашен. Он никогда не спрашивал меня об отце Кэйтлин – мне всегда это в нем нравилось. Грэг принял мою дочь сразу, без всяких условий. Он много лет пытался с ней подружиться, маленькими шажками шел ей навстречу, пока Кэйтлин наконец не смягчилась и не впустила его в свою жизнь. – Она это нормально воспримет?

– Она пока не знает, – говорит Кэйтлин с порога. – Но ей уже не нравится.

– Это морковка и другие овощи, – сочувственно сообщает Эстер.

– У тебя посвежевший вид, – улыбаюсь я старшей дочери. Всего нескольких месяцев от роду, Кэйтлин уже ничем не напоминала отца: черные глаза, волевой подбородок и темные волосы были ее и только ее. Впрочем, теперь, когда фотография Пола всунута между страниц книги памяти, я узнаю его в этих настороженно глядящих глазах.

– Зато у тебя мои брови, – замечаю я вслух.

– Было бы чем гордиться, – шутит Кэйтлин.

– Милая, я хочу поговорить с тобой о твоем папе…

– Я знаю, – кивает она со спокойным и задумчивым видом. – Знаю, что хочешь, и знаю почему. Я все понимаю. Но ты не обязана. Все только больше запутается, а это никому из нас не нужно, поверь… – Кэйтлин на миг умолкает и пристально глядит на меня. Ее лицо, которое я раньше читала как открытую книгу, стало для меня загадкой. – Я все обдумала, как ты хотела. И решила, что не хочу с ним видеться. Зачем? Чтобы он еще раз от меня отказался? Ему ведь все это время было плевать на дочь. Иначе и разговора бы не было, правда?

Мама со стуком ставит на стол горшочек с подливкой.

– Угадай, как зовут моего мишку, – говорит Эстер, чувствуя, что напряжение разливается, словно соус по скатерти.

– Тарквиний, – отвечает Кэйтлин. Эстер в восторге. – Мармадюк? Отелло?

Эстер хихикает.