Ровена Коулман - Мужчина, которого она забыла

– Дело в том… – начинаю я снова. – Ты только не думай…

– Да скажи ты ей наконец. – Мама ударяет об стол тарелкой с мясом, будто хочет убить его во второй раз.

– Бабушка, мы уже все решили, – строго говорит Кэйтлин. – Она расскажет о нем, только если я захочу. Может, закроем тему? Мне самой нужно кое в чем признаться до того, как… до завтрашнего дня.

Мама выжидающе на меня смотрит, но слова ко мне не идут.

– Ладно, бабуль, выкладывай, – говорит Кэйтлин. – Нам всем очень интересно.

– Не мне об этом рассказывать.

– О чем рассказывать? – Кэйтлин закатывает глаза.

– Клэр? – Грэг хмурится, но я больше не умею читать по лицу.

Я закрываю глаза и выдавливаю:

– Твой папа. Пол. Он тебя не бросал и не уходил от меня. То есть если бы я знала, что ты в это веришь, то сказала бы раньше. Я обещала вернуться к нашему разговору, но ты больше ни разу не спрашивала об отце…

– Как это – не бросал? – Кэйтлин встает со стула. – Ты что, хочешь сказать… что сама его прогнала?

Я качаю головой.

– Нет. Я не говорила ему, что беременна. Он не знает о твоем существовании.

Кэйтлин снова садится, очень медленно, и мама встает рядом с ней. Ветер праведности раздувает ее паруса.

– Я узнала, что у меня будет ребенок, что у меня будешь ты, – продолжаю я, тщательно выбирая слова, – и поняла, что нужно сделать – ради себя, ради тебя, ради него. Я хотела тебя и не хотела быть с ним. Поэтому ничего ему не сказала. Просто бросила университет и ушла от твоего отца. Не отвечала на звонки и письма. Скоро он оставил попытки со мной связаться. Так что он тебя не бросал, Кэйтлин: он никогда о тебе не знал.

Кэйтлин застывает на секунду, а потом, не сводя с меня глаз, тихо произносит:

– Я всегда думала, что перед тобой стоял судьбоносный выбор и что ты предпочла меня.

– Так и было, – говорю я. – Я выбрала тебя.

– Но у него-то не было выбора! И ты столько лет позволяла мне думать, будто он от меня отказался. Что же мне теперь делать? Я-то представляла, что он меня ждет. Может быть, даже разыщет тебя и сам придет ко мне!

– Но…

– А теперь… Мама, что мне делать?

В комнате повисает тишина. Семья, от которой я ждала поддержки, кажется далекой и безучастной. Я больше не умею дотянуться до них – даже до Эстер, которая вместе со своим медвежонком залезла к Грэгу на колени.

– Делай как пожелаешь, – отвечаю я, старательно взвешивая каждое слово; я сейчас не могу позволить себе ошибаться. – Хочешь, я свяжусь с ним и расскажу о тебе? Можно сделать это вместе – все, как ты скажешь, Кэйтлин. Если бы ты знала все, то не злилась бы на меня. Позволь… показать тебе. И не тревожься – у тебя еще полно времени, чтобы устроить все по-своему. Обещаю. Я тебе помогу.

Кэйтлин бледнеет и хватается рукой за стол.

– Все хорошо? – спрашивает Грэг.

– Нет, не хорошо, – буднично отвечает она, глядя на меня. Моя дочь всегда вздергивает подбородок, когда борется со слезами. – Пожалуй, я не останусь ужинать. Вечером я еду в Лондон.

– Кэйтлин, пожалуйста… – Я беру дочь за руку, но она выворачивается.

– Мне нужно время. – Кэйтлин на меня не смотрит, но я хорошо знаю, что у нее на уме и почему в глазах блестят слезы. Кэйтлин не может злиться на свою несчастную больную маму. Это нечестно. – Я просто… Мне надо все обдумать. Подальше от… вас всех.

– Кэйтлин, не уходи, – говорит ее бабушка. – По крайней мере поужинай.

Кэйтлин смотрит на остывающий ужин.

– Я уеду сегодня. Вызову такси до вокзала.

– Я тебя довезу, – с готовностью говорит Грэг.

– Нет, спасибо, – сухо возражает Кэйтлин. – Лучше останься с мамой. Просто… мне нужно уехать.

– Она не хотела об этом говорить, вот и все. – Грэг наблюдает, как я вожу по волосам серебряным ежиком. Под этим взглядом мне почему-то сложно сосредоточиться – словно застегиваешь бусы перед зеркалом и видишь все задом наперед. Я и так не в духе: помню, что еж – это маленькое колючее млекопитающее, которое водится на Британских островах, но не помню, как называется вещица с колючками у меня в руке. От того, что Грэг на меня смотрит, все только хуже.

– Ты устала, – продолжает он, стоя рядом в одних трусах. Мне бы его раскованность… Я не знаю, куда деть глаза, поэтому отворачиваюсь. – Ты же созналась, нашла в себе силы. Когда-нибудь Кэйтлин все поймет.

– Созналась? – говорю я, пристально глядя на пустую гладкую стену. – Да, пожалуй. Для некоторых признаний не бывает подходящего времени. Ты меня понимаешь? Я ее обидела, а она – из-за того, что я больна, – даже не может ответить. Уж лучше бы накричала, сказала бы, что я испортила ей жизнь. Мне бы стало легче.

– Ничего ты не испортила. – Грэг садится на постель, почти касаясь меня голой ногой. Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не убежать. Это мой муж – мне положено радоваться, когда он рядом. И все же трудно отделаться от чувства, будто в мою семью и мою спальню проник самозванец.

– Кэйтлин – девушка чувствительная. Это у нее от шока, – говорит незнакомец. – Дай ей свободу. Через несколько дней все уляжется.

Я неловко сижу на кровати и жду, когда он уйдет чистить зубы. Секунду спустя (знаю, в эту секунду он раздумывал, не прикоснуться ли ко мне) Грэг встает и идет в ванную. Быстро сбросив платье и надев пижаму, я ныряю в постель и подтыкаю со всех сторон одеяло – не только прячусь сама, но и мужа защищаю от боли, которую он чувствует каждый день. Грэг – хороший человек. За что ему такое наказание? Я жду, когда он вернется, обдав меня мятным дыханием, и думаю о своей болезни. Самое печальное в ней то, что я стала гораздо хуже к себе относиться.

Грэг выходит из ванной и залезает в постель. Я решаю заговорить.

– Меня беспокоит, что мы не уладили все раньше. Через пару лет я, чего доброго, буду лаять по-собачьи и откликаться на имя Сюзанна. – Я робко улыбаюсь, но Грэгу не смешно. С моей стороны нечестно ждать от него иной реакции лишь потому, что черный юмор помогает мне справиться с болезнью. Грэг мечтал совсем о другой жизни и вот во что вляпался: жена любит его все меньше, а скоро и вовсе начнет пускать слюни.

Он поворачивается на бок и обнимает меня поверх одеяла. Мне тяжело.

– Еще пара дней, и все утихнет, – говорит Грэг и целует меня в ухо. Я вздрагиваю. – Кэйтлин вернется в университет, к друзьям, войдет в обычный ритм, посмотрит на дело со стороны. Все наладится, вот увидишь. То есть вот ты говоришь, что для признания никогда не настало бы подходящего времени, – но у тебя же все получилось.

– Надеюсь, ты прав, – уступаю я.

С Кэйтлин что-то не так – и дело не только в ее худобе, усталости и грусти. Конечно, я отнесла это на свой счет – как же иначе? Пару месяцев назад я еще могла раскрыть эту тайну, но сейчас время ушло. Я больше не умею читать по лицам: приходится угадывать или надеяться, что люди сами расскажут. Однако дело не только в этом. Кэйтлин что-то скрывает. Она хочет меня защитить.