Ровена Коулман - Мужчина, которого она забыла

– Ты не понимаешь. – Я поднимаю глаза от чашки. – Мне кажется, будто я его не знаю. Будто в доме живет чужак. Это пугает.

– Он не чужак. Он – Грэг.

– А может, нет?

Я вижу, как моя дочь озадачена и напугана тем, что представляется мне разумным. В этом вся суть болезни – между моей реальностью и тем, как воспринимают мир мои близкие, открылась широкая пропасть. Я каждый день пытаюсь до них дотянуться, однако наступает момент, когда ни я, ни они уже не в силах этого сделать. Да они и не пытаются. В их представлении мой мир – неправильный.

– Ты должна встретиться с Полом, – повторяю я. – Тебе нужен отец, твоему ребенку нужен дедушка. Большая семья. Я серьезно больна, не заставляй меня второй раз за день разыгрывать эту карту.

– Я дальше завтрашнего дня не заглядываю, – говорит она.

– Знаешь, как надо прожить жизнь? Так, будто все замечательно. Говори себе это, когда что-то решаешь. Живи как тебе хочется, Кэйтлин, а не как тебе диктуют обстоятельства.

– Мама, у тебя болезнь Альцгеймера. А может, и у меня. И я могла передать этот ген своему ребенку. Не сравнивай меня с собой. Когда ты в двадцать лет решила меня родить, ты ничего об этом не знала. У тебя были другие резоны. Но я-то знаю! Приходится думать не только о том, найду ли я работу и закончу ли образование. С этим я справлюсь, потому что видела, как замечательно справилась ты. Вопрос в другом. Не останется ли мой ребенок без матери, когда еще толком не вырастет? Не буду ли я для него обузой? Не передам ли эту болезнь, которая… Нет, конечно, я уже приняла решение и не сомневаюсь, что оно правильное, но все-таки…

Она не договаривает – да и без слов все понятно. Если бы в тот солнечный день, когда я решила подарить Кэйтлин жизнь, мне было известно, что вокруг меня и, возможно, моего еще не родившегося ребенка уже начал сгущаться туман, что бы я сделала? Сидела бы сейчас рядом с этой чудесной девушкой? Я смотрю на нее – на черные порхающие ресницы, на изгиб ее губ, на ухо с крошечной родинкой – и, конечно, от всего сердца говорю: да, да, я бы не отдала ни секунды нашей с ней жизни, потому что знаю, какой яркой и драгоценной была эта жизнь. Однако тогда, в тот момент, когда полоска на тесте порозовела, знала ли я об этом? Ответа у меня нет.

– Ты могла бы пройти обследование, – говорю я. – Выяснить, есть ли у тебя этот ген. У тетушки Хэтти, когда ее хватил инфаркт, с мозгами было все в порядке. Не нужно гадать, можно узнать все наверняка.

– Можно, но от этого только хуже. Что лучше: знать наверняка или не знать?

– Я тебе скажу, что нужно делать.

Кэйтлин смотрит скептически.

– Нужно сделать вид, что никакой болезни не существует. Жить своей жизнью и плевать на все остальное. Сказать, откуда я это знаю?

Она поднимает бровь.

– Потому что я так и сделала. Я родила и воспитала тебя, и отказала миллиону мужчин, а за последнего вышла замуж, поскольку верила: у меня уйма времени. И я ни о чем не жалею. Я не стала бы ничего менять. Ни-че-го.

– Даже ваш брак? – спрашивает она. – Ты бы ждала Грэга столько лет, если бы знала, что, как только вы поженитесь, ты забудешь о своих чувствах к нему?

– Хочешь, куплю такое? – говорю я, кивая на короткое платьице в витрине соседнего магазина – кремовый шелк, расшитый розами. – Миленькое. А если к нему еще красные туфли, лак для ногтей и губную помаду – представляешь, какая будешь красавица?!

– Ненавижу платья в цветочек, – качает головой Кэйтлин, – но если ты опять давишь на жалость…

Она позволяет мне отвести ее на примерку. Платье подходит идеально, и еще остается место для живота. В этот раз Кэйтлин не пытается с ним сбежать. А когда мы подходим к кассе, я достаю кредитку и понимаю, что не помню пин-код. Выходит, я все-таки смогла забыть год своего рождения.

Это обложка компакт-диска, подаренного Грэгом в тот день, когда мама официально представила его мне как своего бойфренда. Я, конечно, знала Грэга и раньше, но тогда он был просто строителем, который отделывал нам мансарду и слушал молодежное радио, будто это очень круто. Я его даже не замечала. А потом он закончил ремонт и стал встречаться с мамой. Я думала: как можно быть такой дурой? Он ведь гораздо моложе. И хотя мама у меня симпатичная, веселая и вообще секси, я не могла поверить, что мужчина будет всерьез встречаться с женщиной намного старше него. Думала, он ее просто разводит. Но мама сказала, что в этом нет смысла – она и так отдала ему все деньги за переделку мансарды. А если для него это простая интрижка, то ничего страшного. Оказалось, что не интрижка. Я это поняла, когда мама пригласила Грэга к нам на обед. Вот тогда он и принес мне компакт-диск «Блэк айд пис» – думал, что они крутые. Только я их терпеть не могу, да и CD-плееров тогда уже ни у кого не было, даже у бабушки.

Я повертела диск в руках и отбросила в сторону. Знаю, это было ужасно невежливо, я вела себя как ходячий пример из руководства по воспитанию приемных детей, но я так вовсе не думала. Чего ему понадобилось от моей матери? То есть мне тогда было пятнадцать; если и западать на кого-то из нас, то на меня. Не дай бог, конечно! Я вовсе не ревновала – не поймите неправильно. Чтобы мы с Грэгом… фу, и думать противно. Нет, меня никогда к нему не тянуло. Ну а сейчас… сейчас он мой отчим, и точка. Нет, я не хотела, чтобы он интересовался мной вместо мамы. Просто не видела смысла в их отношениях. Откуда следует, что всего пять лет назад я была очень ограниченна.

Грэг сел за стол. Мама расстаралась и приготовила паэлью. Нет, правда, она посмотрела какую-то кулинарную передачу, купила специальную сковородку, шафран и креветок – меня от одного их вида тошнило – и провела целый день на кухне, не потрудившись спросить, любит ли наш строитель морепродукты. Я-то полагала, что не любит: такой предпочтет сэндвич с беконом и ломоть сыра. И я оказалась права – по крайней мере насчет морепродуктов. У Грэга на них тяжелая аллергия. И вот он молча сидел за столом и смотрел на креветок, а они на него. Кажется, он всерьез раздумывал рискнуть жизнью, чтобы только не расстраивать маму и не ударить передо мной в грязь лицом. Я довольно грубо спросила, в чем проблема, – мама же старалась, готовила. А он покраснел и признался, что от такой еды может умереть. Мама пришла в ужас и опрокинула целое блюдо в мусорный бак, будто креветка могла прикончить Грэга одним взглядом. Меня это взбесило – я как раз решила, что сегодня люблю паэлью.

После этого мама заказала еду из китайского ресторана. В тот вечер я разлюбила китайскую кухню и гоняла специально обжаренный рис по тарелке, ясно давая понять, как мне не хватает креветок. Грэг продолжал извиняться, я продолжала ставить его в неловкое положение. Потом он пошел в туалет, а мама наклонилась через стол и погрозила мне пальцем.