Эмма Марс - Спальня, в которой ты, он и я

Каждый следующий член, который я принимаю, мне кажется крепче и объемнее, чем предыдущий. Когда, очнувшись от этих мыслей, я прихожу в себя, то испытываю неловкость от того, что у меня недостаточно дырочек, чтобы удовлетворить желание всех. Мне неудобно перед ними, я краснею и ухожу с мокрыми штанишками, на прощание мысленно обещая им, что в следующий раз постараюсь быть лучше.

(Рукописные заметки от 11/06/2009, написано моей рукой.)

Однако, кроме легкого пожатия руки, Луи больше не позволил себе прикоснуться ко мне. Да, надо признать, что в своей манере, сотканной из противоречий и резких перепадов настроения, этот человек все-таки испытывал ко мне уважение. Или же проявленную им сдержанность следует расценить как еще один способ, более изощренный, кстати сказать, обладать мною таким образом и в тот момент, когда ему придет охота, а не только тогда, когда обстоятельства этому способствуют?

– Мы уже подъезжаем, – тихо произнес он, провожая нетерпеливым взглядом картины городского пейзажа. – И вы увидите: то, что я собираюсь продемонстрировать, должно удовлетворить ваше любопытство.

Пока еще я не могла уловить связи между Тюильри и смертью Авроры. Сжавшись в комочек на заднем сиденье, я не стала задавать ему лишних вопросов. Ну и к лучшему. Так как единственное, что сейчас могло сорваться с моих губ, – это призыв, звучавший во мне как набат: обними меня, возьми меня, избавь от мудреных разговоров и, наконец, дай то, в чем упорно отказываешь при каждой встрече!

Слева от нас потянулись серые строения Лувра, и после нескольких сверхмощных ускорений мы, миновав королевский дворец, въезжали через зеленые ворота, образованные фигурно подстриженной живой изгородью, в сад Тюильри, уголок зелени и покоя, вписанный в архитектурный ансамбль центра столицы. Я знала, что когда-то здесь все было иначе. Там, где сейчас растут деревья, раньше стоял королевский дворец Тюильри, сожженный в 1871 году восставшими коммунарами.

– Если кому-то хочется издалека намекнуть о своем характере и привычках, – продолжил разговор Луи, – он может предложить вместо себя исторический персонаж, с которым себя идентифицирует. Это весьма любопытное занятие.

Как издалека он заходит, пытаясь вовлечь меня в новую игру! Я решила не противиться и поддержать его очередную прихоть, умышленно прибегнув к пикантным фривольностям, которые он обожал:

– Мне лично всегда казалось, что ближе всего мне по духу Нинон де Ланкло… Хотя очень может быть, я о себе слишком высокого мнения.

Скрещенные руки Луи теперь наконец обрели покой у него на груди, ревниво удерживая друг друга, чтобы в случае надобности помешать сопернице потянуться ко мне.

– Дэвид, к примеру, – продолжал он свои рассуждения, не придав значения моей ремарке, – обладает качествами, характерными для Бонапарта. Харизматичный, волевой, воин-завоеватель… Мужчина, готовый добиваться своего в открытом бою. Человек, которому все удается, или почти все.

За высоким стилем хвалебных слов скрывалась едва заметная критика, а точнее – непонимание натуры, столь отличной от его собственной. Но я не могла не отметить, что сравнение имеет право на существование, если только не учитывать физическую составляющую, ласковую и приветливую у Дэвида, суровую и нервную – у французского императора.

Автомобиль притормозил и остановился на углу улицы Риволи и проспекта Лемонье, который проходил по саду Тюильри. По-прежнему держась от меня на почтительном расстоянии, Луи продолжал свои заумные речи, попутно ликвидируя пробелы в моих знаниях по истории:

– Архитектурный ансамбль, который сто пятьдесят лет назад еще находился на этом месте, представлял собой центральное место Лувра, если иметь в виду полную версию королевского дворца. Среди его именитых обитателей стоит отметить Наполеона Первого, который посчитал особой честью для себя устроить официальную резиденцию там, где закончилось царствование Людовика XVI. Но на самом деле не это нас здесь интересует…

– А что же?

– Все любовные истории Наполеона Бонапарта, или почти все, протекали здесь. Еще когда он был молодым офицером, без средств и имени, он лишился девственности именно в королевском дворце. Недалеко отсюда Наполеон впервые встретил Жозефину. И именно в этом дворце, которого сегодня уже нет, он устраивал свидания со своими многочисленными любовницами.

У меня возникло желание тряхнуть его хорошенько, чтобы он вспомнил: какое отношение имеет все это к Дэвиду и Авроре? И главное: при чем тут мы? Это желание умножало другое, возникшее у меня в тесном пространстве салона автомобиля, желание, от которого задрожали все клеточки тела.

Но мне не пришлось прерывать Луи, он и без меня знал, куда могла нас привести его эрудиция:

– Равно как и Наполеон с Жозефиной на первых этапах их любовных отношений, Дэвид тоже очутился в плену и полностью подчинился Авроре. Она могла делать с ним все, что хотела. Вы помните, я рассказывал, эти знаменитые кризисы пограничного состояния… Она даже изменяла ему время от времени без зазрения совести.

Мне стало не по себе, как только я представила себе Дэвида, грустного, обманутого, с воображаемыми рогами на голове.

– Позже, уже после свадьбы, когда он занял в группе более важный пост и стал исполнять ответственные функции, в точности как Бонапарт, дослужившийся от простого офицера до генерала, потом до Консула, разделение ролей между супругами постепенно началось меняться. Теперь он играл первую скрипку, был на виду, теперь к нему липли женщины.

– А Аврора?

– Она быстро сдалась, сникла. Целыми днями скучала дома одна и постепенно погружалась в пучину депрессии.

– Тогда в свою очередь и Дэвид начал ей изменять? Правда?

Как и я, между прочим! Я ведь тоже его обманывала, по-своему…

– Дэвид был практически вынужден, он и не скрывал этого, – подтвердил Луи мою догадку, похоже, не осуждая брата. – В Тюильри имелась черная лестница, по которой с улицы можно было попасть сразу в спальню, в маленькую спальню, из неофициальных апартаментов. Она располагалась прямо над рабочим кабинетом императора, и Констан, личный слуга Наполеона, приводил туда девушек из свиты, на которых остановил свой выбор император.

– Зачем вы все это мне рассказываете?

Он обернулся ко мне, суровый и надменный, как хищник, уверенный в своих силах, могущий себе позволить по прихоти наслаждаться забавой: смотреть, как жертва томится от вожделения, ни секунды не сомневаясь при этом, что рано или поздно он ее сожрет. Можно сказать, что он уже пожирал меня взглядом.

– В то время Дэвид еще не поселился в особняке Дюшенуа. Он жил в той квартире, где сейчас живу я, в доме номер шестнадцать, на проспекте Жоржа Манделя. Эту квартиру в каком-то смысле вполне можно сравнить с замком Тюильри: нам в этом доме принадлежат апартаменты, а также небольшая квартирка из двух комнат над ними, куда можно, конечно, попасть с парадной лестницы, но есть также и черный вход, куда ведут несколько ступенек из нижней квартиры. Я уже давно замуровал его, а в те времена Дэвид довольно часто им пользовался, вы же понимаете…