Оливия Уэдсли - Маленькие радости

Но в этот день воспоминания встали перед ней настойчиво и не оставляли ее.

Дрозд запел вблизи на кусте сирени.

Тони услышала, и лицо ее исказилось.

Веселая песенка дрозда быстро напомнила ей и виллу, и сад ее. Она в душевной муке закрыла глаза, перед которыми во мраке встали крашеные розовые стены, выцветшие голубые ставни и сад с цветущими апельсиновыми деревьями, вербена и пламенно-красные цветы, которые выделялись на яркой зелени кипарисов.

Эти поцелуи в саду, когда спускались благоухающие сумерки!

Дрозд продолжал петь. Его песня и рыдания Тони были единственными звуками в тихом воздухе.

Наконец она поднялась, чтобы пойти домой. Стало почти совсем темно, дрозд уже давно затих, и ею овладел покой изнеможения.

Она очень медленно шла по дорожкам, и везде ее встречал острый запах произрастающей природы. Она любила этот запах. Жизнь, в смысле радости, была уже для нее кончена. Но существовали еще деревья и книги, и каждую неделю драгоценный день отдыха, море, солнечные дни и сильные ветры. И как бы то ни было, было еще ощущение свободы после закрытия магазина в семь часов. Она на момент остановилась, чтобы спросить у господина Работэн, приятеля, имевшего книжный ларек около площади Бастилии, нет ли у него томика стихов, который ей нужен. Он бесконечно жалел, что у него нет этого томика, но зато он мог ей предложить за пять су в неделю книжку «Он и она». Тони радостно взяла книжку и снова продолжала путь домой.

Она осторожно взбиралась по лестнице, хоть она была так легка, что ступеньки вряд ли оказались бы столь неучтивыми, чтобы не выдержать ее.

Дверь в ее комнату была открыта.

Тони поспешила скорее. Что это значит? Ключ был с нею.

Смысл этого скоро был растолкован ей очень крупной молодой женщиной, которая сильно жестикулировала перед лицом хозяйки в момент появления Тони.

При виде Тони она остановилась и осмотрела ее. И затем обрушилась потоком слов:

– Представьте себе, барышня, эта дура, эта глупая женщина сдала вам мою комнату. Мою – той, которая с вами разговаривает. Я заплатила за нее накануне моего отъезда за два года вперед. Эта женщина клялась всем святым, что она ее сохранит для меня. Я одна из тех, которая никогда заранее не знает, когда сможет вернуться. Я уезжала по делам, понимаете? Я уезжала в Испанию. Я могла бы вернуться уже несколько месяцев тому назад, а может быть, и год тому назад, но случилось дело. Я об этом больше не говорю. Но почему, если подвернулось дело, я должна потерять комнату, за которую я вперед уплатила?

Тони посмотрела на молодую, крупную и красивую женщину и вздохнула.

Она только что повесила книжную полку и покрыла сундук, который служил для многих надобностей, будучи кушеткой днем, кроватью ночью, и заменял собой два стула, когда хозяйка приходила поболтать.

Она прожила в этой комнате два года и любила вид, который из нее открывался. И затем, – но что за польза раздумывать над всем этим, если комната действительно принадлежит этой девушке с черными глазами и белой кожей?

– Хорошо, – спокойно сказала Тони, – я выеду.

Хозяйка начала рассыпаться в благодарности: к сожалению, у нее больше нет свободных комнат. Если бы жилец из пятого номера уехал, – но это будет только через месяц.

– Хорошо, – снова повторила Тони, – я устроюсь как-нибудь.

Она стала убирать свои немногие книжки и укладывать их. Высокая девушка молчаливо следила за ней.

– Так что, вам некуда переезжать? – спросила она резко.

Тони успокоительно улыбнулась ей.

– Вам не следует мазать себе губы этой краской. Это вам очень не идет, – сказала она.

Высокая девушка села на сундук Тони, который затрещал под ней.

– Черт возьми, – сказала она, вспыхнув.

– Не беспокойтесь, это всегда так, – ответила Тони.

Девушка снова посмотрела на нее.

– Вы очень маленькая, – сказала она вдруг.

– Да, кажется, так.

– Вы не займете много места, я думаю.

Она прошла через всю комнату к Тони и положила свою крупную красивую руку на ее плечо.

– Я ничего не имею против того, чтобы мы ненадолго поселились вместе, – сказала она с большой простотой.

Девушка выглядела такой большой и надежной, у нее были воистину чудесные глаза и кожа того теплого белого оттенка, который не имеет названия и не поддается описанию. Вероятно, пролитые днем в парке слезы облегчили душу Тони. Она снова чувствовала себя молодой, а мысль иметь подругу наполняла ее радостью. Если красивая девушка и не станет ее подругой, во всяком случае, эта встреча носила характер приключения.

– Спасибо, я тоже хочу этого. Теперь я приготовлю какао, оно у меня за кушеткой.

Так появилась Жоржетта.

Магазин Сорио выбросил Тони к концу летнего сезона. Это устроил молодой Сорио. Его прилавок в течение трех месяцев находился рядом с прилавком Тони, – «нарочно», как он признался Дюбонне, другу и поверенному своих тайн. Сорио-сын был маленького роста, с внешностью, которую принято называть «вертлявою», – название, приложимое, кажется, только к мужчинам маленького роста с нафабренными усами и напомаженными волосами. А он был весьма намаслен, даже его разговор был таков, и употреблял притом скверные духи. Он никогда не отказывал себе в удовольствии поковырять булавочкой в зубах после завтрака и в это время улыбался Тони. Когда же оканчивал свои зубные операции, то удостаивал ее беседой. Он не был ни лучше ни хуже обычного типа приказчиков и смотрел на всех продавщиц магазина как на предмет охоты. Его отец нанимал их, разве не так? Так почему он не может делать с ними все, что ему заблагорассудится?

Тони с первого момента привлекла его внимание. Ее миниатюрность, ее аккуратный вид, несмотря на потертое платье, мечтательное выражение ее глаз, – все нравилось ему.

Он стал носить по утрам самый лучший свой галстук и желтые сапоги с длинными носками, которые далеко высовывались вперед.

За обедом он искусно постарался пожать одним сапогом ногу Тони и случайно прислонился к ней, когда доставал коробку с лентами.

Тони только слегка отстранилась. Она отлично знала все эти уловки. Они больше не пугали ее, как это было однажды, много лет назад, когда мужчина заговорил с ней на улице, шептал ей гадкие слова и преследовал ее, или, как в «Синем магазине», когда заведующий отделением пригласил ее однажды пообедать и после обеда, когда выражение его глаз испугало ее и она попыталась уйти, дверь оказалась запертой. Она бросилась бежать, кричала, и он наконец, проклиная, отпустил ее, а на следующее утро уволил, и после этого почти пять недель она питалась хлебом и жидким чаем; сбережения девушки-труженицы, которая получает «царское» вознаграждение в виде семнадцати франков в неделю и на это должна жить и одеваться, не очень велики.