Оливия Уэдсли - Маленькие радости

Свинцовая ванна, во всяком случае, была очень нужная вещь. Тони испробовала ее перед тем, как съела лучший омлет и худший чай, какие ей когда-либо довелось отведать.

Что делать после завтрака? Прогулка, чтение, катание?

Или вилла?

Она надела большую шляпу с неудачным оранжевым пером на ней и медленно направилась к вилле. Оранжевый цвет слабо отражался в ее глазах и вернул им прежний янтарный оттенок.

Калитка не была заперта, и она, толкнув, открыла ее.

Прямая дорожка между рядами гвоздики и даже клумбы цветов с их серыми стеблями – все осталось таким, как было.

Скамейка в конце террасы, под пихтой, также осталась на месте.

Тони села и открыла книгу. Но ее мысли унеслись в сторону от всего этого.

Жан с его рыцарским очарованием и привлекательностью, внезапно открывшейся для нее… Ей даже пришла в голову мысль – и она сама была слегка удивлена этим, – какую блестящую партию она сделает, если выйдет за него замуж. «Как это понравилось бы тете Гетти и Фэйну», – подумала она с горькой усмешкой.

При мысли о тете улыбка исчезла с ее лица. «Дети должны быть счастливы, – в волнении сказала она самой себе, – это их право, это долг по отношению к ним. Если бы у меня когда-либо были дети! – Она сразу перестала думать о леди Сомарец. – Если бы у меня когда-либо были дети!» Есть ли на свете женщина, которая хотя бы в мечтах не видела своих детей? Детей, которые смеются, которые садятся с очаровательной детской неловкостью и сильно шлепаются при этом, детей, которые настойчиво тянутся к рукам, всегда готовым стиснуть их в объятиях, и прижимаются своими маленькими кудрявыми головками к груди. Будущая жизнь предстала перед Тони, как залитая солнцем дорога.

Она продолжала сидеть, устремив глаза на голубые холмы в отдалении. Жан был очень близок к ней. Ей никогда раньше не приходило в голову, что представляет собой брак, какая прекрасная жизнь может быть связана с ним.

Медленно прозвучал колокол, и его мягкие удары певуче пронеслись в тихом воздухе; лист сорвался с дерева и, покачиваясь в воздухе, упал на платье Тони.

Совсем близко от нее кто-то рассмеялся.

Этот звук сразу вернул Тони к действительности. Она встала и пошла по круглой дорожке, обсаженной деревьями.

– Дальше, спойте снова, Гуго, – произнес женский голос по-английски.

– Я так ужасно говорю по-французски, и вы все смеетесь надо мной.

– Верно, но это так хорошо для нас и еще лучше для вас.

Раздался мужской смех.

– Ладно, пусть так, но при первом взрыве смеха – точка. Заранее вас предупреждаю.

Тони стала прислушиваться.

Напрасно будете вы меня убеждать, Забвенье для меня ужасно, Я вижу пред собой всегда Его прощальную улыбку.

Французское произношение было настолько плохим, что Тони сразу поняла, что поет англичанин.

Высокий куст диких роз отделял ее от певца, и через ветви она могла различить пятна белого цвета.

Голос певца звучал хорошо, несмотря на преувеличенную выразительность, с которой он пел.

Певец закончил на высокой ноте.

– Довольно хорошо для вас, старина, – заметил покровительственно женский голос.

Тони показалось самым удивительным в мире услышать снова английскую речь. В Париже она встречала так мало англоговорящих людей. Женский голос с звучавшей в нем молодостью заставил ее унестись мыслями ко времени пансиона. Она могла бы даже набросать портрет такой девушки – в легком белом платье, с отогнутым большим воротником, в падающей на лицо шляпе, со стройными и изящными ножками.

– Спойте снова, Гуго, – продолжала девушка.

– Ваши постоянные насмешки утомили меня, – ответил тот.

«Приятный голос», – решила Тони, которая в своей приверженности к красоте не могла не быть затронута такой редкой вещью, как прекрасно звучащий голос.

Она заметила, что с нетерпением ждет дальнейших слов, и вдруг поняла, как нехорошо с ее стороны прислушиваться к разговорам посторонних людей.

Она повернулась, чтобы уйти. Легкий шум, который она произвела при своем движении, поднял на ноги собаку с другой стороны куста, собаку, которую Тони не могла видеть. Та обежала куст и с яростным лаем бросилась на нее. На лай собаки выбежал мужчина, который стал звать ее назад.

– Мне очень неприятно, если это грубое животное испугало вас, – произнес он, несколько задыхаясь и наклонившись над собакой. Это был человек, голос которого ей так понравился.

– Я зашла погулять в сад, – сказала она, запинаясь.

Мужчина был красив, изящен и приличен на вид. Он улыбнулся на ее слова:

– Да, правда, ужасно милое местечко, не так ли?

Он пошел рядом с ней по направлению к калитке.

– Я знаю эту виллу много лет.

– Она пустовала очень долго.

– Гвоздики остались такими, как были, – и она указала зонтиком на клумбы, с которых струился сладкий аромат.

– Ужасно милая вещь, эти гвоздики, правда?

– Вы всегда любите употреблять одно и то же прилагательное?

Он посмотрел на нее с удивлением, перешедшим затем в улыбку.

– Знаете, я действительно люблю, – сказал он, продолжая улыбаться ей и заложив руки в карманы. – Но ведь это хорошее английское слово, а я, смею сказать, англичанин до глубины души и чертовски горжусь этим.

– Действительно? До свидания. Спасибо, что вы так рыцарски спасли меня от этой большой и злой собаки.

Она слегка рассмеялась и посмотрела на собаку, у которой одно черное ухо поднялось под кривым углом.

– Опусти свое ушко и будь хорошей, – обратилась она к собаке, повернувшись, чтобы спуститься с холма. Она пошла медленно, со странным ощущением, что незнакомец следит за ней глазами.

Он продолжал стоять у калитки, пока Тони не скрылась из виду.

– Кто эта изящная маленькая дама? – спросила Мериэль Дрю, когда он вернулся.

– Понятия не имею.

– Она удивительно изящна.

– Ее слова вполне соответствуют внешности.

– Да, а что она вам говорила?

– Она спросила меня прежде всего, располагаю ли я только одним прилагательным «милый» для описательных целей.

– Она сразу, дорогой мой, заметила вашу ограниченность.

– Мне начинает казаться, что я представляю собой злополучный камень, на котором женщины сегодня оттачивают свое остроумие. Не могу понять, кто она такая. По-видимому, хорошо воспитана, и ножки у нее очаровательные.

– Удивительно, как вы, мужчины, всегда так быстро все замечаете!

Он рассмеялся:

– Вы подразумеваете ножки? Да ведь они же первый признак характера, и все зависит от покроя обуви. Ножка женщины, моя дорогая, гораздо важнее, чем ее остальная внешность. Последнее она может скрыть, но форму и размер она изменить не в силах. Я знал заурядную женщину, которая создала себе репутацию красавицы благодаря своим ножкам.