Евгения Марлитт - Семь нот любви

Наступили сумерки. Вся семья и мисс Мертенс проводили гостей до калитки. Когда все вышли на площадку, снизу из долины донеслись звуки музыки. Это музыканты из Л. исполняли серенаду в честь фон Вальде.

На следующее утро обитатели Гнадека были разбужены в пять часов утра пальбой из ружей.

– Ага, – сказал Фербер своей жене, – торжество начинается.

Елизавета при звуке выстрела в страхе вскочила с постели. Она только что видела ужасный сон, навеянный вчерашним происшествием. Ей снилось в эту минуту, что фон Вальде упал, сраженный насмерть. Потребовалось немало времени, пока девушка немного пришла в себя. В долине все гремели новые и новые выстрелы, от которых дребезжали оконные стекла, а канарейка испуганно билась о прутья клетки. Елизавета каждый раз вздрагивала, и когда мать, которая еще не могла успокоиться после вчерашнего случая, подошла к ее постели, чтобы узнать, как она спала, то дочь, обхватив шею матери, залилась горькими слезами.

– Господи, помилуй! – с ужасом воскликнула госпожа Фербер. – Ты больна, милая моя. Я так и знала, что вчерашнее нервное потрясение не пройдет бесследно. А теперь еще эти глупые выстрелы там, внизу.

Елизавете стоило больших трудов убедить мать, что она совсем здорова и ни за что не останется в постели. Чтобы прекратить всякие разговоры, она быстро оделась, вымыла заплаканное лицо свежей водой и несколько минут спустя уже стояла на кухне, приготовляя завтрак.

Выстрелы прекратились, следы слез исчезли с лица девушки, и она веселее стала смотреть на мир Божий.

Вскоре она со своими близкими и мисс Мертенс спустились в лесничество, где вся семья обедала по воскресеньям. Дядя, вышедший им навстречу, был совсем сумрачен. Берта доставляла ему много забот.

– Я не могу и не хочу больше видеть все это! – запальчиво воскликнул он. – Неужели мне на старости лет стать еще тюремщиком и день и ночь стоять на страже, чтобы караулить глупую, упрямую девчонку, которая меня вовсе не касается?

– Дядя, подумай, ведь она несчастна! – пыталась успокоить его Елизавета.

– Несчастна? Комедиантка она, вот что. Я ведь не людоед, и когда действительно считал ее несчастной, то есть когда она потеряла обоих родителей, сделал все, что было в моих силах. Чем же она несчастна? Да я вовсе и не желаю знать эту государственную тайну. Если она мне не доверяет, то и бог с ней. Пусть хоть целый день ходит с кислым лицом, если ей это нравится, но притворяться немой, бегать целыми ночами по лесу и в один прекрасный день спалить мне дом… Тут, кажется, я имею право голоса!

– Разве ты не принял во внимание того, что я говорил тебе на днях? – спросил Фербер.

– Как же… Я сразу же перевел ее в другую комнату. Теперь она спит надо мной, так что я слышу каждый ее шаг. На ночь входные двери не только запираются на задвижку, как раньше, но еще и на ключ, который я беру себе. Но женская хитрость – это давно известная вещь. Благодаря этим мерам у нас хоть некоторое время был покой. Однако в эту ночь я не мог заснуть, мне покоя не давала история с Линке, и тут я услышал над головой осторожные шаги, как будто крадется кошка.

«Ага! – подумал я. – Опять начинается ночное странствование», – и встал. Но когда я поднялся к ней, птичка уже улетела из гнезда. На столе у открытого окна горела свечка. Когда я открыл дверь, занавеска взвилась над самым огнем. Помилуй бог, если бы я не подскочил – могла бы разгореться такая иллюминация, что ой-ой-ой! А как она ушла? В кухонное окно. Э, да я лучше соглашусь сторожить целый муравейник, чем такую особу.

– Я твердо убеждена, что у нее есть какой-нибудь роман, – предположила госпожа Фербер.

– Вы уже говорили мне это, дорогая невестка, – с досадой бросил лесничий, – но я был бы вам очень благодарен, если бы вы указали мне, с кем. Подумайте: ну разве есть тут кто-нибудь, кто мог бы вскружить голову девушке? Мои молодцы? Так они для нее не достаточно хороши, она с самого начала так отшила их, что мое почтение, а мошенник Линке с кривыми ногами и льняной гривой – вряд ли. Больше же никого и нет.

– Вы забыли еще одного, – сказала госпожа Фербер, оглядываясь на Елизавету, отошедшую в сторону, чтобы отрезать Эрнсту прутик.

– Ну-с? – поинтересовался лесничий.

– Господин фон Гольфельд.

– Гм, этот никогда не пришел бы мне в голову; во-первых, потому что девчонка не настолько глупа, чтобы вообразить себя хозяйкой Оденбурга…

– Может быть, она на это надеялась, но ее надежды не оправдались, – перебила его госпожа Фербер.

– Положим, она достаточно тщеславна для этого, – продолжал дядя, – но он, говорят, не обращает на женщин ни малейшего внимания.

– Он холодный эгоист, – вступила в разговор мисс Мертенс.

– Последнему я охотно верю, первого же не понимаю, – возразила госпожа Фербер, – и объясняю себе этим поведение Берты.

– О, это была бы ужасная история! – гневно воскликнул лесничий. – А я по своей недальновидности позволял водить себя за нос, как старого дурака! Я не оставлю так этого дела, и горе этой бесчестной девчонке, если она осмелилась затеять под моей добропорядочной кровлей любовные шашни, которые только опозорят меня!

Обед прошел в молчании. Лесничий был не в духе и собирался немедленно привлечь к ответу Берту, но госпожа Фербер попросила его отложить это по случаю воскресенья. После кофе гости покинули лесничество. Дядя, перекинув ружье через плечо, проводил их до калитки и углубился в лес, который, по его словам, всегда успокаивал его.

Елизавета стала наряжаться для концерта, то есть надела простое белое кисейное платье и в виде украшения приколола букетик лесных цветов. Мать принесла маленький золотой медальончик на черной бархотке и закрепила у дочери на шее. Елизавета оказалась очень довольна своим туалетом, только открытые шея и руки смущали ее. Госпожа Фербер сегодня сама причесала и заколола роскошные волосы дочери, которые своим золотистым отливом особенно оттеняли черные тонкие дуги бровей и придавали всему лицу особую прелесть.

Войдя в вестибюль замка, Елизавета увидела доктора Фельса, который вел под руку свою жену и как раз собирался завернуть в один из коридоров. Она поспешно подошла к ним и радостно приветствовала его, потому что нежное сердечко беспокойно билось всю дорогу при мысли, что ей придется входить одной в большой зал, где собралось уже немало приглашенных. Доктор тотчас протянул ей руку и представил жене как героиню вчерашнего события. Оба охотно согласились взять девушку на свое попечение, под свой «надзор».

Дверь зала распахнулась, и Елизавета поблагодарила судьбу за то, что солидная фигура доктора совершенно скрывала ее за собой. Посреди зала стояла баронесса фон Лессен в роскошном темно-синем муаровом платье и принимала гостей. Она очень вежливо и вместе с тем чрезвычайно холодно поклонилась доктору и на его вопрос относительно фон Вальде указала на группу около окна, откуда доносился неясный говор многочисленных голосов.