Евгения Марлитт - Графиня Гизела

– Да, – ответила девушка и, проведя рукой по своему роскошному платью, продолжила: – Эту материю прислала мне княгиня и, кроме этого, целый сундук с тончайшим бельем, шалями и кружевами – моя уборная точно магазин… Ее светлости известно мое финансовое положение, и она, во избежание всяких толков, желает, чтобы я явилась ко двору в приличном виде.

Все проговорила она между прочим, как будто подобная вещь разумелась сама собой, между тем как горный мастер с ужасом и недоумением смотрел на нее.

Сдержанность и терпение этого человека не выдержали, благородное негодование и глубокая скорбь звучали в его голосе, когда он проговорил:

– Ютта, и ты осмелилась разыгрывать со мной такую жалкую комедию?

Она смерила его высокомерным взглядом.

– Ты, кажется, намерен оскорблять меня! – проговорила она с холодной усмешкой и с пылающим взором. – Берегись, Теобальд, я уже не ребенок, которого водили на помочах ты и моя ожесточенная старуха мать!

Он с испугом взглянул ей в лицо, затем, глубоко вздохнув, провел рукой по лбу.

– Да, ты права – а я был слеп, – проговорил он едва слышно. – Ты более уже не ребенок, который когда-то по собственному желанию, приникнув к моей груди, шептал мне, оробевшему и не верившему своему счастью: «Я люблю тебя, ах, как люблю!»

И он стиснул зубы.

Девушка в замешательстве рвала на мелкие кусочки плюшевый лист; мерное шуршанье шелкового платья слышалось из дверей салона. Гувернантка, как телохранитель, маршировала в соседней комнате.

– Я не понимаю, – отрывисто заговорила Ютта, – с какой стати ты начинаешь мне напоминать о моем обязательстве таким странным образом? Докажи, чем я нарушила его?

– Изволь, Ютта: от княжеского двора возврата в мой дом нет!

– Ты говоришь это – не я!

– Да, я говорю это!.. И если ты действительно захочешь возвратиться, дом мой будет закрыт для тебя… Мне не нужно жены, вкусившей наслаждений придворной жизни! Я не имею ничего общего с женщиной, окунувшейся в это море разврата и пошлости!.. О, как безумно, как вероломно изменил я бедной слепой женщине! Ни часу не должен был я оставлять тебя в Белом замке! Ты здесь уже вкусила отравы – эти тряпки, эти подачки, которые ты с такой гордостью носишь, уже отравили твою душу! Ютта, оставь замок, – продолжал он дрожащим голосом, взяв руку девушки.

– Ни за что на свете не сделаю такой глупости, над которой все будут смеяться!

Он выпустил ее руку.

– Так… Но я еще задам тебе вопрос: чьему ходатайству обязана ты своим будущим блестящим положением?

Она взглянула на него нерешительно.

– Моей приятельнице, госпоже фон Гербек, – проговорила она медленно.

– Кто знает гордость нашей царствующей династии, тому хорошо известно, что подчиненная министра не может иметь непосредственного влияния, – возразил он коротко.

Гувернантка, находившаяся на своем посту, отскочила как ужаленная.

– Ютта, мне лично больше нечего тебе сказать, с этой минуты я для тебя чужой человек, – продолжал он, возвышая тон. – Но я должен с тобой говорить от имени твоей матери! Поступай куда хочешь – твое древнее благородное происхождение дает тебе доступ ко всем дворам, – только уходи отсюда… Ты не должна пользоваться благосклонностью того, кого проклинала твоя несчастная мать!.. Ютта, министр…

– А, теперь является на сцену отмщение! – прервала его со злобой девушка, стремительно отходя от окна. – Издевайся над ним сколько хочешь! – вскричала она с бешенством. – Называй его убийцей, кем угодно! И даже если бы весь свет кричал об этом и подтверждал это, – я не верю ничему, потому и слушать не буду!

И она зажала уши.

Помертвевшие губы молодого человека были так плотно сжаты в эту минуту, как будто бы они навеки хотели замолкнуть. Медленно снял он обручальное кольцо и протянул его девушке – она поспешно стала снимать свое, и теперь, в первый раз во все продолжение бурной сцены, лицо ее покрылось густым румянцем стыда и смущения. Она все время держала тяжелый букет в своей правой руке, чтобы не видеть обручального кольца, на котором останавливался смущенный взгляд неверной невесты.

Горный мастер направился к двери, которую в эту минуту отворял студент, а из салона спешила госпожа фон Гербек, с нежностью простирая свои объятия «непоколебимой».

– Он иначе не захотел, глупец, – шептала с досадой девушка, не слишком ласково избегая объятий.

Она понюхала освежающей эссенции и бросила себе пудры на лицо – предохранительное средство от портящего кожу волнения.

Оба брата буквально бежали к выходу из замка, даже благоухающий воздух длинных коридоров, казалось им, был наполнен ложью и изменой.

Внизу, в отворенных дверях музыкального салона, стоял управляющий замком и кричал на людей, которые устанавливали флигель. Шелковые пунцовые оконные занавеси были спущены, на стенах горели канделябры, яркий огонь пылал в мраморном камине, прислуга приготовляла стол для кофе – словом, вид музыкального салона его превосходительства был как нельзя более привлекателен. Ноктюрн Шопена, во всяком случае, должен быть сегодня сыгран, а затем гости, опустошая серебряную корзинку с печеньем и распивая кофе из изящного фарфора, подымут на смех выпровоженного претендента на руку будущей придворной дамы ее светлости.

На одном из близстоящих к камину кресел сидела маленькая Гизела. Худенькие ножки были скрещены, маленькое бледное личико резко выделялось на цветной обивке кресла. Увидя в отворенную дверь проходящих по передней молодых людей, она быстро вскочила с кресла. Очевидно, в эту минуту она осталась без всякого надзора, ибо в то время, когда горный мастер вышел уже на площадку лестницы, она догнала его, остановила и, вытащив из кармана целую пригоршню медных монет, задыхаясь проговорила:

– Возьмите, пожалуйста, я собирала их потому, что они такие красивые. А здесь много денег, не правда ли?

Горный мастер остановился механически, его безучастный взгляд упал на ребенка. Казалось, точно какое дуновение пронеслось над этим здоровым телом и честной душой.

– Не трогай его! – грозно вскричал студент, отталкивая девочку.

Он горько засмеялся, когда монеты, выскользнув из рук испуганного ребенка, покатились по песку площадки.

– Тебе уже известно, змееныш, – вскричал он, – как знатные обращаются с сердечными ранами других людей? Они думают, что деньги всесильны и здесь!.. Но в тебе-то что есть знатного, хворое, гадкое, маленькое созданье?

Звук его сильного юношеского голоса звонко отдавался в передней. Прислуга и управляющий с вытянутыми шеями выглядывали из дверей музыкального салона, а в глубине передней показалась Лена. Она всплеснула руками, увидев маленькую графиню, без теплой одежды, с открытой головкой стоящую на воздухе. Расслышав же слова студента, она в испуге бросилась к ребенку и оттащила его от дерзкого человека. В эту же минуту в одном из окон нижнего этажа белая рука отдернула опущенный занавес и за стеклом показалось бледное лицо министра. Лихорадочные пятна на щеках студента запылали еще ярче.