Евгения Марлитт - Прихоти любви

Почти удушающее чувство счастья охватило ее, она уронила подсвечник и сложила руки, как для молитвы. Наяву ли это было? Чего он хотел? Неужели он приехал, чтобы посмотреть на ее окно? Милостивый боже, значит, это не мечты ее, а правда?

Лотарь повернул лошадь и медленно поехал назад. Силуэт всадника исчез в темноте, только удары копыт долго раздавались в ушах девушки, пока она не пробралась наконец в дом.

Она не думала больше о потерянной записке, она вообще не могла думать, глаза ее горели, губы пересохли, кровь больно стучала в висках…

– Спокойствие, спокойствие, – шептала она, быстро раздеваясь, потушила лампу и прижалась к подушке горячим лбом. Успокоиться, уснуть!..

На другой день в Нейгаузе начались совершенно необычные события.

В нижнем этаже рядом с гостиной, налево от небольшого холла, в просторной высокой столовой был накрыт стол. Блестящая камчатная скатерть заменила грубую нитяную и спускалась до пола, который был натерт так, что по нему было страшно ходить. Вместо простой посуды из английского фаянса с голубым бордюром на столе стоял дорогой мейсенский фарфор, составлявший гордость нейгаузовского дома. Конфеты и дорогие фрукты наполняли роскошные вазы вместо оловянных корзинок, в которых Беата обычно подавала десерт. Не говоря уже о фамильном серебре вместо золингеновских вилок и ножей с роговыми ручками.

Огромная люстра из горного хрусталя и канделябры сияли желтыми восковыми свечами. Стол был накрыт всего на семь персон. И солнце, сияя на этом великолепии, касалось темных волос и белого лба Беаты, которая дополняла убранство вазами с цветами, стоявшими на отдельном маленьком столике.

– Да будете ли вы стоять наконец! – сердито проговорила она, поправляя несколько левкоев, все падавших в сторону. – Ну, теперь хорошо, а вот эти букеты, – сказала она, обращаясь к горничной, – отнеси к фрау фон Берг, пусть поставит их в комнате принцессы Теклы – барон приказал. Потом тотчас приходи вниз, в последний раз вытри пыль и спусти занавески: сюда переходит солнце.

Беата еще раз обошла стол и, качая головой, остановилась около того места, которое она по распоряжению брата должна была занять рядом с принцессой Теклой, сегодня в первый раз, а затем в продолжение целых четырех недель. Как только она выдержит? У ее прибора лежала суповая ложка, обозначавшая ее достоинство хозяйки. Лотарь пожелал, чтобы она, как обычно, заведовала всем, сказав: «Мы в поместье Нейгаузов, а не при дворе, а я не переношу лакеев». Это было его единственное распоряжение, все остальное он, как обычно, оставил на усмотрение Беаты, предоставил ее умной голове и умелым рукам. И на все ее вопросы отвечал: «Но ведь ты все хорошо устроишь – делай, что тебе угодно».

И действительно, Беата справлялась с задачей блестяще. Она покрыла голову белым платочком и, вооружившись ключами, щетками и тряпками, перевернула весь дом, подняв на ноги всю прислугу. Достала из сундуков и комодов все самое тонкое и дорогое…

Последние хлопоты только что окончились, и она наконец могла отдохнуть часа два перед тем, как явиться к своим гостям в качестве хозяйки. Весь верхний этаж был предоставлен светлейшим особам. Фрейлине приготовили хорошенькую комнатку рядом с помещением фон Берг; камергер с камердинером был помещен в беседке, а горничная ее светлости принцессы Теклы – близ своей госпожи.

Лотарь остался в своей комнате направо от холла, а старая милая общая комната и спальня Беаты были совершенно отделены – надо же иметь убежище для отдыха от высокопоставленных особ…

Беата пошла по коридору в свою комнату, юмористическая складка на мгновение обозначилась возле ее губ – она взяла кусок мела, написала на темной двери «Вход воспрещается» и с улыбкой вошла в свое царство. Посидев немного в кресле, пошла в спальню. Вскоре она вышла оттуда в большой коричневой соломенной шляпе и с легкой накидкой на плечах; натягивая перчатки, зашла в кухню, где рыжая кухарка стояла у печки и вынимала песочные пирожные.

– Хорошо, Рикхен, что уже есть готовые, – сказала она, – заверните полдюжины. Я пройдусь немного и скоро вернусь. Смотрите, чтобы все было в порядке, чтобы жаркое и форель были поданы вовремя и украшены зеленью! Еще раз напоминаю, что, когда я буду сидеть за столом, вся ответственность возлагается на вас, Рикхен!

Прямо из кухни Беата вышла в парк, где по боковой аллее направилась к дороге. Разве не было больше никакой необходимости в ее присутствии, что она убегала, когда сегодня должна была подвергнуться испытанию ее слава хозяйки?.. Что, если что-нибудь не удастся? «Все равно, – говорил ей внутренний голос, – потому что когда начнется здесь суета, я не выберусь в Совиный дом и к малютке».

Беата шла очень быстро, всячески сокращая дорогу; лицо ее сильно раскраснелось, когда через полчаса между деревьями показался Совиный дом. Было три часа пополудни.

В тени старых стен Эльза играла со своей любимой куклой; она побежала с развевающимися локонами навстречу тете Беате, та нагнулась и обняла ее обеими руками.

– Совсем было нехорошо, тетя Беата, – стала жаловаться малютка, – все время шел дождь, и тетя Клодина очень часто уезжала.

– Но теперь опять солнце, и ты можешь играть в саду – это ведь нравится тебе?

Девочка кивнула и запрыгала вокруг Беаты.

– Тетя Клодина тоже дома, – защебетала она, – сидит у себя в комнате и пишет, и так красиво одета…

На крыльце девочка остановилась.

– Пойду к Гейнеману, – объявила она и поспешно убежала.

Беата поднялась наверх по узкой лестнице и постучала в дверь к кузине.

Клодина действительно сидела у стола, но писать уже кончила – перед ней лежало запечатанное письмо; в комнате чувствовался запах расплавленного сургуча.

– Ах, Беата, ты? – утомленно сказала она и встала навстречу вошедшей.

– Ай-ай! – шутливо воскликнула Беата. – В белом с голубыми лентами? Что случилось? Ты едешь в Альтенштейн?

– Я сегодня утром отказалась, но герцогиня не обратила на это внимания. Она написала мне, что если я не хочу ехать, то она, проезжая мимо, заедет и захватит меня. Сегодня так жарко, мне хотелось надеть что-нибудь легкое. Говорят, что цвет платья влияет на настроение, но я могла бы с таким же успехом…

– Надеть черный креп, – закончила Беата и села. – Но что с тобой, у тебя мигрень?

Она озабоченно взглянула в лицо Клодины.

– Собственно говоря, со мной ничего не случилось.

– Собственно говоря? Ну, это у тебя еще влияние двора, каждая несчастная фрейлина должна быть веселой, всегда хорошо себя чувствовать, как балерина всегда улыбается, даже когда еле дышит.

– Ты преувеличиваешь, – спокойно сказала Клодина, – я не больна, но знаешь, я, может быть, уеду на некоторое время.