Джуд Деверо - Рыцарь в сверкающих доспехах

Крепко прижав сумку к себе, Даглесс вошла в соседнюю со спальней леди Маргарет комнату, вполовину меньшего размера, но все же довольно просторную и хорошо обставленную. У одной стены возвышался камин белого мрамора, у другой стояла большая постель с балдахином. Кроме того, у изножья кровати примостился сундук. Были здесь и табуреты, и два резных стула. В окно с маленькими восьмиугольными стеклянными переплетами лился солнечный свет.

Оглядывая уютную спальню, Даглесс начала немного успокаиваться. Ей удалось остаться в этом доме и не оказаться на вонючих грязных улочках средневековой деревушки.

– Здесь есть ванная комната? – спросила она Гонорию. Хорошенькая девица тупо уставилась на нее. – Туалет, – уточнила Даглесс.

Гонория понимающе кивнула и показала на маленькую, скрытую в панели дверцу. Открыв ее, Даглесс увидела каменное сиденье с дырой посредине – туалет шестнадцатого века. Вонь была невыносимой. Рядом с сиденьем лежала стопка бумаги, толстой, жесткой, исписанной с обеих сторон бумаги. Даглесс повертела в руках листок.

– Так вот что произошло со всеми средневековыми документами, – пробормотала она и, наспех воспользовавшись туалетом, поскорее выбежала.

Вернувшись в комнату, Даглесс увидела, что Гонория вынимает из сундука одежду и кладет на кровать. Очевидно, одежда предназначалась для Даглесс. Гонория вышла, и Даглесс, оставшись одна, обошла комнату. Здесь не было серебряных и золотых безделушек, как в спальне леди Маргарет, зато повсюду переливались всеми цветами радуги разнообразные вышивки. Даглесс видела образцы елизаветинской вышивки в музеях, но все они были старыми и выцветшими. Здесь же они еще не успели потускнеть от времени и долгого употребления и показались ей восхитительными.

Она продолжала бродить по комнате, дотрагиваясь до всего, что попадалось на пути, восхищаясь многообразием тонов и оттенков. Новый антиквариат, подумать только! Жизнь не так уж плоха, если не считать блошиных укусов, которые ужасно чешутся!

Немного погодя дверь открылась, и вошли два лакея, тащивших большую, глубокую деревянную лохань. На них были ярко-красные облегающие куртки, штаны-буфы, как у Николаса, и черные вязаные чулки. У обоих были сильные мускулистые ноги.

«Ничего не скажешь, есть в елизаветинском времени и свои достоинства», – подумала Даглесс, втайне восхищаясь ногами лакеев.

Вслед за мужчинами появились четыре женщины с ведрами горячей воды. Эти были обряжены в простые длинные шерстяные юбки, тесные корсажи и маленькие чепцы. Лица двух были изборождены оспенными ямками.

Когда лохань наполнилась, Даглесс принялась раздеваться. Гонория было подошла, чтобы помочь, но тут же, широко раскрыв глаза, отступила, увидев, что Даглесс не нуждается в помощи. В иных обстоятельствах Даглесс вспомнила бы о скромности, но не сейчас, когда чувствовала, что буквально заросла грязью. Раздевшись до лифчика и трусиков, она заметила, что Гонория от изумления потеряла дар речи. Даглесс протянула руку:

– Привет, я Даглесс Монтгомери.

Гонория, похоже, окончательно растерялась, поэтому Даглесс взяла ее руку и сжала:

– Значит, мы будем жить вместе!

Гонория смерила Даглесс озадаченным взглядом.

– Леди Маргарет приказала, чтобы вы оставались со мной, – кивнула она. У нее оказался тихий, приятный голос, и Даглесс вдруг увидела, что Гонория совсем молода: не больше двадцати одного – двадцати двух лет.

Даглесс сняла белье и ступила в лохань. Гонория, не скрывая любопытства, принялась разглядывать каждый предмет.

Даглесс взяла мыло, оставленное служанкой, но оно оказалось словно вырезанным из куска лавы и мылилось не лучше камня.

– Вы не подадите мне сумку? – попросила она Гонорию. Та, подозрительно потрогав нейлон, из которого была сшита сумка, поставила ее на пол рядом с Даглесс и стала смотреть, как та тянет за язычок молнии. Порывшись в сумке, Даглесс вытащила брусочек мыла – она всегда оставляла себе красивые брусочки душистого мыла, которые выдавались в отелях, – и принялась намыливаться.

Гонория с раскрытым ртом наблюдала, как моется Даглесс.

– Вы расскажете мне об этом доме? – спросила та. – Кто здесь живет? Кит здоров? Николас действительно помолвлен с Леттис? Джон Уилфред тоже служит здесь? И как насчет Арабеллы Сидни?

Гонория села и попыталась ответить на вопросы, но то и дело отвлекалась, явно завидуя Даглесс, имевшей столь великолепное мыло и странную жидкость, которой так легко мыть волосы.

Судя по словам Гонории, Даглесс перенесли в прошлое так рано, что пока состоялась только помолвка Николаса. Он еще не успел выставить себя последним глупцом, овладев Арабеллой на столе, а Джон Уилфред был настолько незначительной личностью, что Гонория даже не слышала этого имени. Она с охотой излагала Даглесс все факты, но воздерживалась высказывать свое мнение и наотрез отказывалась сплетничать.

Когда Даглесс вышла из воды, Гонория вручила ей грубое, колючее льняное полотенце. Даглесс кое-как вытерлась и расчесалась, и Гонория принялась помогать ей одеваться. Сначала она натянула на Даглесс длинную, похожую на ночную, сорочку, совсем простую, но из тонкого полотна.

– Как насчет трусиков? – осведомилась Даглесс.

Гонория непонимающе вскинула брови.

– Трусики. Не понимаете?

Даглесс повертела перед ней розовые кружевные трусики, но Гонория пожала плечами.

– Под камизу мы ничего не надеваем, – пояснила она.

– Господи! – ахнула Даглесс. Кто бы мог подумать, что трусики изобрели лишь недавно?! – А вот в Риме… – пробормотала она, отшвырнув трусики.

К следующему предмету одежды Даглесс готова не была. Гонория подняла корсет. Раньше Даглесс видела такие только в исторических фильмах вроде «Унесенных ветром», когда мамушка затягивала шнуровку на Скарлетт, но этот корсет был…

– Сталь? – прошептала Даглесс, поднося корсет к глазам.

Дорогой шелк действительно скрывал тонкие стальные полоски, и поскольку корсет был не новым, ржавчина проступала сквозь ткань. Когда Гонории удалось засунуть Даглесс в корсет, та поняла, что сейчас упадет в обморок. Грудная клетка не могла расправиться, зато талия стала на три дюйма тоньше, чем обычно, а груди расплющились.

Обессиленная, Даглесс прислонилась к кроватному столбику.

– Подумать только, я еще жаловалась на неудобные колготки, – выдавила она. Но Гонория неумолимо продолжала натягивать на нее широкую льняную блузу с длинными рукавами, вышитыми, как и сборчатый воротник, шелковой черной нитью.

На талию повязали нечто вроде фартука на проволочном каркасе, имевшем форму колокола.

– Фижмы, – пояснила Гонория, удивляясь, что Даглесс не знает такого простого факта.