Аньес Ледиг - За полшага до счастья

Сердце Жюли отчаянно колотилось в груди и едва не выскакивало. Она не произнесла ни звука. Ромэн старался удержать ее подальше от палаты, но она чувствовала настоятельную необходимость вернуться к сыну. Она вырвалась из крепких рук массажиста и бросилась назад. Переступив порог палаты, она почти не видела Люка за спинами суетившихся вокруг него людей, которые доставали медикаменты, шприцы, какое-то оборудование. Один врач делал массаж сердца, а другой одновременно проводил интубирование, как в день аварии.

Время тянулось бесконечно. Он должен вернуться, вы слышите! Она еще не все успела ему сказать.

Он должен вернуться.

Жюли стояла чуть поодаль, в глубине палаты, и изо всех сил умоляла, чтобы он открыл глаза. Кого умолять? Она не знала, в Бога она по-прежнему не верила, она верила в жизнь и хотела все еще верить в нее, как тогда – с Каролиной, которая удерживала жизнь еще не родившегося ребенка на кончиках пальцев. Ромэн положил свою сильную руку на плечо Жюли и не отходил от нее.

Взгляды их встретились, и Ромэн впервые показался Жюли встревоженным. Кровь застыла у нее в жилах.

Прошло десять минут. Они показались ей часом. Десять минут страшной паники в медицинской бригаде, хотя они старались ничем не выдать себя. И все же это было заметно. В такие мгновения не обманывают.

А потом наконец послышался привычный ровный звук приборов. Жюли почувствовала облегчение. Она не особенно поняла, что произошло, но ей стало легче от размеренно и спокойно попискивающего экрана, который она привыкла видеть в предыдущие дни.

Атмосфера в палате постепенно нормализовалась. Врачи оставались начеку, они не сводили глаз с цифр на приборах, медсестры понемногу собирали разбросанные в спешке инструменты. Капли крови на рубашке малыша свидетельствовали о силе действий реаниматологов. Постель Людовика напоминала поле битвы, в которой на сей раз они победили. Но удастся ли им выиграть войну? Ведь у Жюли нет другого оружия, кроме наивности и цветка в дуле ружья [12].

Смехотворно.

Жалко.

Несущественно.

Ничтожного цветка.

Жюли подошла к кровати и взяла сына за руку. Доктор Лагард взглянул на нее, но ничего не сказал. Незачем. Довольно взгляда.

А потом они все один за другим ушли. Это, пожалуй, обнадежило Жюли. Раз они уходят, значит нет повода для беспокойства. Доктор положил крепкую руку на плечо Жюли. Попозже он еще заглянет посмотреть на Людовика.

Почему они все дотрагиваются до ее плеча?

Осталась одна медсестра. В углу палаты она записывала сегодняшнее событие в историю болезни. Ромэн подошел к Жюли.

– Ромэн, что случилось?

– Не знаю, доктор вам объяснит.

– Как вы думаете, это серьезно?

– Не знаю, Жюли, я ничего не знаю. Доверьтесь им. У вас нет другого выхода. Сейчас я вынужден вас покинуть, но держите меня в курсе и сообщайте, когда появятся какие-то новости. Я тоже постараюсь что-нибудь узнать. Держитесь!

Ромэн шел по коридору. Он не мог бы объяснить почему, но он был настроен пессимистически. И ненавидел себя за это.

Пришел врач и сообщил ей вердикт. Произошла остановка сердца. Пострадал мозг. Относительно будущего нет никакой уверенности.

Жюли молча плакала. Надежды снова рухнули, и она опять попала в водоворот, который затягивал ее на дно. Она цеплялась ногтями за края, чтобы падать не так быстро. Ей было больно.

Больше всего Жюли тревожило чувство, которое она испытала, увидев, что Людовик улыбается ей. Тогда она подумала, что он пришел попрощаться. И потом эти два слова: «Отпустите меня». Но Жюли не могла поверить в это. Мать не может дать своему ребенку уйти! Так не бывает! Это противоестественно! Теперь Жюли уже не шла за своей судьбой, она пребывала в невыносимой растерянности, сошла с лыжни, надвигается лавина, которая неминуемо поглотит ее.

Впрочем, Жюли пребывала нигде.

В невыразимом.

В немыслимом.

В непреодолимом.

Когда она вернулась к сыну, этот чертов дыхательный аппарат опять пищал. Ему не удавалось поддерживать нужный уровень кислорода, и медсестре приходилось постоянно изменять настройки.

– Вы не возьмете его ненадолго на руки?

– А можно? То есть, я хочу сказать, не слишком ли это сложно со всеми этими трубками?

– Скажем, не слишком просто, но я могу позвать кого-нибудь на помощь, и все вместе мы справимся.

– Тогда да, я очень бы хотела.

Спустя некоторое время Жюли сидела в кресле с Люком на руках. Сделать это и правда оказалось очень трудно. Переместить его неподвижное тело, весившее как будто вдвое больше, чем прежде, да еще так, чтобы все трубки, все провода остались на месте, не вырвались, не тянули. Но Жюли была счастлива прижать сына к себе. Крепко-крепко. И надолго.

Но Люк уже не был младенцем, весившим несколько килограммов. Спустя час задеревеневшие руки Жюли постепенно стали слабеть. Но она держалась. Медсестра подложила ей под локти несколько подушек, так что теперь Жюли могла наслаждаться, – пусть ей больно, это не столь важно. Она была бы даже готова принять на себя всю боль своего ребенка! Его состояние комы, его раздробленный позвоночник – все!

Медсестра, которая приходила узнать, все ли в порядке, собралась покинуть палату.

– Звонил господин Форестье, спрашивал, какие новости. И просил передать, что скоро заглянет к вам, у него во второй половине дня будет просвет.

– Очень любезно с его стороны.

– Мне кажется, он привязался к Людовику. Обычно у него возникает связь с детьми, но чтобы такая крепкая, это редкость… Ладно, я вас ненадолго оставлю. Если что, звоните…

Жюли постепенно приходила в себя после пережитых волнений. Она смотрела на сына, лежащего у нее на руках, и вспоминала то время, когда он был младенцем и так же покоился в ее объятиях, сытый после кормления или хмельной от усталости.

Жюли никому еще не сообщила о случившемся. Все произошло так быстро. Она сделает это сегодня вечером.

Она поразительно спокойна, несмотря на неопределенность будущего.

Сейчас.

Сейчас ей было хорошо здесь, с ним.

Ей было хорошо.

Выйдя из отделения, Жюли позвонила Полю. А когда подошла к своему автомобилю – Манон. Добравшись до дома Жерома, она долго объясняла ситуацию.

Каждый раз та же реакция. Оцепенение, досада, слова ободрения.

Если бы только все это могло изменить судьбу Людовика.

Жюли поспешно уединилась у себя в комнате. У нее больше ни на что не было сил. Она, не раздеваясь, бросилась на кровать, схватила подушку и уткнулась в нее лицом, чтобы заглушить страшный утробный вой.

Как же она ненавидела этого лихача-водилу!

Как же ненавидела!

Спустя час она уже снова была в машине. Она ехала в больницу. Как-то ей сказали, что она может приходить когда хочет.