Эльберд Гаглоев - Полшага в сторону

Никогда не понимал городские власти. Причем независимо от их названия. Будь то мэрия, магистрат, дума городская. А вот интересно, как аппарат городничего назывался? Городничество? Все руководители этих структур и с экранов телевизоров, и со страниц газет денно и нощно рассказывают о том, как пашут и пашут на наше благо. А мы вот, тупердяи, никак пользы своей не поймем. Странные какие. Вот и наш то ли мэр, то ли голова, то ли атаман городской не далее как на прошлой неделе рассказывал какие дома, построили, какие к ним подъездные пути проложили, а парк какой насадили — это же сказка, а не парк, чудо света, висячие сады Семирамиды. Сидя перед телевизором, я ему очень сопереживал, когда он говорил о грубости подростков, что разрисовывают стены, сволочизме новоселов, КАМАЗами завозящими добро в новые дома, отчего дороги портятся. Не хочется даже упоминать, сказал нам голова, несознательных владельцев крупного рогатого скота, что умышленно выпускают живность в парк. Подкормиться. Иногда мне казалось, что наш микрорайон построен для людей, которые вообще ничего не видят. Еще это очень закаленные люди, потому что отопление подключить забыли, а вода этим странным созданиям нужна час утром и два вечером. А от такой глупости как электричество надо вообще отвыкать. Поэтому его порой отключают на весь вечер. И вообще, самый полезный сон — до полуночи.

Вот с такими веселыми мыслями я шел от платной стоянки по остаткам асфальта, похоже, уложенного прямо в раскисшую от осенней непогоды землю. Помнится первый день дорога смотрелась празднично. Когда по ней пронеслись «мерседесы» приемной комиссии. А вот когда злые новоселы нахально повезли свои вещи, дорога не устояла.

Вот так вот я прыгал, пытаясь отыскать кусочек дороги побольше и, желательно, чтобы грязи было поменьше. Но нельзя витать в эмпиреях, а также критиковать руководство, занимаясь при этом еще каким-нибудь делом. Ведь первые два требуют серьезного напряжения душевных и умственных сил. Умственные больше приложимы ко второму случаю в плане отыскания соответствующих эпитетов. А не думайте, что прыганье по камушкам не требует соответствующей концентрации! Не думайте.

Я и поскользнулся. Причем поскользнулся паскудно. Ногу повело, и она успешно влезла в жирную грязюку по самый обрез туфля. Или туфли. Обуви, в общем. Но чудовищным напряжением мышц паха и брюха я таки удержал равновесие. Судорожно для этого помахав руками и совершив ряд загадочных телодвижений.

И вдруг — спасение. В полушаге от колеи, названной по ошибке нашим городским атаманом дорогой, торчал из грязи девственно серый кусок гранита. Солидный такой, со срезанной верхушкой. Но был он недосягаем. Вот в чем беда. Для того чтобы кошачьим прыжком взлететь на его вершину, мне надо было опереться как раз на ту ногу, которая оказалась в луже. А как уже было отмечено, вода плескалась у самого среза обувки. Но еще не затекала. Однако в голову мою закралась мысль, что конечность и так погружается, а значит стоит спасаться.

Из раскоряченной позы, в которой я находился, прыгнуть было сложновато, но как сказано в песне «мы преодолеем». И мы преодолели. Пузатым тигром сквозь тьму метнулся мой организм и застыл в шатком равновесии на камне. Носок, я думаю, запачкался, но грязная жижа в обувку не попала.

Кругом измена. Измазанная грязью подошва скользнула по грубой башке булыжника. Метнулись огненными полосами освещенные окна в темных глыбах домов, тело напряглось в ожидании удара, но нога вдруг с тугим шлепком встретила препятствие. И я выровнялся. Скосил глаза и увидел, что вторая нога тоже стоит на булыжнике. Крепко так. Я немного проморгался, потому что в глазах рябило. И в голове слегка шумело. Все-таки резкие движения мне еще противопоказаны. Голова хоть и костяная, а нежного обращения требует. Сотрясение мозга как известно штука коварная.

Стало как будто светлее и вдруг я совершенно четко увидел почти сухую тропинку идущую к дому. Сразу уверившись в себе и прекратив критику руководства города, легко добрался до нее и уже не судорожными прыжками, а основательным таким шагом солидного мужчины, занимающего определенное положение в обществе, направился к дому. И скоро вышел на качественный уже асфальт. Сбил грязь с подошв и двинулся туда, где меня ждал телевизор, диван и яичница с колбасой. Шикарный холостяцкий ужин.

На углу стояли подростки. Сначала я не понял, что отличалось. И понял. Музыка. В кругу мальчишек надрывался магнитофон. Вообще-то у нас как-то такое не принято. А посреди в некоем подобии брейкданса ломался сын моего соседа. Человека весьма сурового. Нет, не подумайте, я не против танцев. Очень даже за. Но не принято. Понимаете? Не принято. Архаичные у нас в этом плане нравы.

Мало того, что орала музыка, и кто-то там бесновался в кругу. Детки встали так, что обойти их, не вляпавшись при этом в грязь, не было никакой возможности. Это было весьма удивительно. Молодежь у нас по сравнению с тем, что пишут в газетах о подрастающем поколении, весьма прилично воспитана. Казаки.

Чтобы не мешать молодежи веселиться я попытался аккуратно подвинуть одного, но встретил очень неожиданную реакцию. Парень вдруг с шипением вывернулся из-под моей руки и отскочил, выставив перед собой скрюченные пальцы.

— Проходишь — проходи, — с ненавистью выдохнул мальчишка.

— Вовка, да ты что, не узнал меня? — оторопел я.

— Узнал. Узнал. Я тебя на всю жизнь запомнил. Метку твою ношу. Сам-то узнаешь? — и коснулся скрюченным пальцем взявшийся коростой рубец на щеке.

Я, конечно, узнал. Когда мы вселялись, дерзкий малолетка вскарабкался на столб, чтобы вкрутить лампочку. Хвастался. Как же. Весь двор шелохнуться боялся, пока он там, как обезьяна, висел. А вот когда спускался, руки видно устали и решил парень по столбу съехать. Да вот, похоже, столб этот в пятницу после обеда делали. Кусочек арматуры торчать и остался. Небольшой такой, острый. Хватило его мальчишке щеку до скулы пропороть. Хорошо глаз целым остался.

Я его и повез к знакомому челюстно-лицевому хирургу. Сам и за руку держал, чтобы страшно не было. Так что помню я этот рубец, помню.

— Узнаю, — так и ответил.

А мальчишка дальше шипит.

— Подожди, нежить, до полнолуния немного осталось. Поплатимся.

С Вовкой явно было что-то не то. Хотел я ему замечание сделать. Нельзя де так со старшими разговаривать. Только все остальные тоже в стайку сбились, зарычали, заворчали как псы. И тут я вдруг врезал Вовке в челюсть. Да так смачно, что его плотная, но небольшая фигурка тринадцатилетнего пацана, протаранив воздух, глухо шарахнулась спиной о кирпичную стену. Сполз он по ней и сложился грязноватой кучкой.