Кристофер Гортнер - Заговор Тюдоров

Ни души.

Я соскользнул с подоконника и, спрятав кинжал за голенище, поспешил к себе в комнату.

Перегрин ждал меня в компании Уриана, устроившегося на кровати. Горела сальная свеча. Когда я вошел, Уриан зарычал и тут же, узнав меня, завилял хвостом.

– Хороший пес.

Я нагнулся, ласково потрепал его по спине. Лишь сейчас, наконец добравшись до своей комнаты, я в полной мере осознал и прочувствовал все пережитое… и живот скрутило такой судорогой, что я думал, дело дойдет до рвоты.

– Ты нашел графа? – спросил Перегрин, и тут же глаза его округлились. – Выглядишь ужасно.

– Да уж, вечер выдался не из легких. – Я принялся расстегивать пояс. – Да, нашел, но потом едва не схватился с его подручным.

– Подручным?

– Похоже, тот, кто следил за мной в зале, – ублюдок, нанятый графом в телохранители.

Я стянул с себя камзол и провел растопыренными пальцами по влажным волосам. Несмотря на холод, я обливался потом, да еще, как обычно, где-то потерял берет. Перегрин, не говоря ни слова, взял мою одежду и аккуратно сложил.

– Не знаю, что за чертовщина здесь творится. Я видел, как ее высочество вручила Кортни какой-то сверток, и, судя по тому, как они вели разговор, судя по его словам, наш граф, что бы там ни происходило, замешан в этом по самую макушку и дело куда опаснее, чем мы себе представляли. – Я направился к сундуку. – Мне следовало бы отослать тебя.

– Отослать? – Перегрин возмущенно уставился на меня. – Куда отослать? В Хэтфилд?

– После того, что случилось сегодня вечером, так будет безопасней всего. Я не хочу рисковать твоей жизнью, а сейчас оставаться со мной рискованно. Ренар подозревает меня, а Кортни хочет моей смерти. Одно спасение: эти двое вряд ли сумеют сговориться.

– Так позволь тебе помочь! – взмолился Перегрин, шагнув ко мне. – Я знаю дворец как свои пять пальцев. Я могу разнюхивать все, что тебе понадобится. Один ты не справишься, тем более если дело такое опасное, как ты говоришь, а я…

Он осекся, увидев мое лицо, и упрямо сжал губы:

– Никуда я не поеду!

Я смерил его взглядом:

– Если я прикажу, поедешь.

– А если я не послушаюсь?

– Привяжу тебя к седлу твоей лошади и отправлю под охраной.

– В Хэтфилд? – Перегрин презрительно фыркнул. – Вот уж не думаю, разве что захочешь всем сообщить, откуда ты прибыл. К тому же я не могу вернуться в Хэтфилд. Я… дал слово Кейт.

Сердце мое болезненно сжалось.

– Дал слово?

– Да, и только поэтому она разрешила мне поехать с тобой. Я обещал ей, что буду за тобой присматривать. Только как же я могу за тобой присматривать, если ты мне не позволяешь?

– У тебя бы все равно ничего не вышло. Кейт не следовало брать с тебя такое обещание.

– Она и не брала. Я сам вызвался. – Перегрин повозил ногой по полу. – Как-то вечером я подслушал ее разговор с мистрис Эшли. В ее голосе была такая тревога. Она говорила, что опасность преследует принцессу, как проклятие, и что принцесса передает это проклятие всем, кто ей служит и хочет ее спасти. И больше всего опасность грозит тебе, потому что ты готов на все, только бы защитить принцессу.

– Кейт говорила все это тебе?

– Нет, не мне. Она даже не знала, что я все слышу. Я спрятался в кладовой. И потом, какое это имеет значение? Ведь Кейт права! Ты любишь принцессу, как никто другой.

Уриан заскулил, почуяв возникшую между нами напряженность. Я подошел к Перегрину и положил руку ему на плечо. Мальчик застыл.

– Перегрин, – сказал я, – посмотри на меня.

Он не подчинился, и тогда я взял его за подбородок и поднял лицо. Глаза Перегрина влажно блестели от слез.

– Это не так, – проговорил я. – Да, я люблю ее высочество и присягнул служить ей, но это совсем не та любовь, которую я испытываю к Кейт или к тебе. Вы – моя семья.

Я почувствовал укол совести оттого, что обманываю его. Я не мог объяснить, что моя служба принцессе скреплена не только присягой, что в наших жилах, хоть Елизавета о том и не знает, течет одна кровь. Мы с ней родня.

– Значит… я тебе как родной? – прошептал мальчик.

– Ты мне как брат. – Я ласково взъерошил его волосы. – А теперь вытри нос. Нет, не рукавом. Это же новый камзол, забыл?

Перегрин порылся у себя в сумке и добыл носовой платок; я сел на кровати и, почесывая Уриана за ухом, наблюдал, как мальчик вытирает лицо.

– Я передал Елизавете записку с просьбой о встрече завтра в конюшнях, – пояснил я, – но сегодня вечером мне показалось, будто она и так знала, что я здесь. Надеюсь, она сможет подробно рассказать, что затевает Кортни.

– А если нет? – отозвался Перегрин. – До сих пор она не больно-то откровенничала. Я имею в виду, никого не просила о помощи, хотя ей угрожала опасность.

Я замолк. Перегрин был прав. Елизавета сказала Кортни, что живет на краю пропасти, но никто из тех, кому она была дорога, – ни я, ни Кейт, ни мистрис Эшли, ни Сесил – не получил от нее ни единой просьбы о помощи. Я знал, что она горда и чрезмерно скрытна, но теперь знал также, что в деле замешан Роберт Дадли, а я не верил Роберту Дадли ни на грош.

Возможно ли, что Елизавета защищает того самого человека, который мог погубить ее?

– Если она не откроет правду, – продолжал Перегрин, – я помогу тебе добраться до Кортни.

– Что ты сказал?

Он затараторил, захлебываясь словами:

– Нынче утром, когда принцесса ушла из конюшен, мой приятель Тоби – помнишь, тот самый конюшенный мальчик, который рассказал мне, что она ездит кататься верхом с Кортни, – сообщил, что граф платит ему отдельно за то, чтобы по ночам для него держали наготове одного из дворцовых коней. Я мог бы узнать, зачем ему это понадобилось. Я хочу сказать, не всякий вельможа станет выезжать куда-то в глухую ночь, да еще на чужой лошади.

– Куда уж там, – отозвался я. – Этот Тоби воистину кладезь ценных сведений. Полагаю, он знает и то, каким швом подрубают Кортни нижние рубашки?

Перегрин одарил меня сердитым взглядом:

– А ты думал, конюшенные мальчики живут на те жалкие гроши, которые им платят, если платят вообще? Почти все они берутся за побочную работу всякий раз, когда подвернется подходящий случай. Я и сам так поступал. Лишняя пара монет зачастую дает возможность прилично поужинать, а не попрошайничать по обочинам вместе с нищими.

Я невольно поежился. Все это время я обращался с Перегрином как с легкомысленным мальчишкой, а он между тем испытал за свою короткую жизнь куда больше, чем я мог себе представить.

– Господи, какой же я осел! – пробормотал я вслух.

– Почем тебе знать, что такое остаться одному? – пожал плечами Перегрин.

Эти слова больно укололи меня, напомнив о моем собственном безрадостном детстве. Я хотел было сказать, что на самом деле очень даже хорошо знаю, каково это, но тут Перегрин снова заговорил: