Кристофер Гортнер - Заговор Тюдоров

Елизавета на миг умолкла, затем голос ее посуровел.

– А теперь выслушай и ты мое предостережение: если не оставишь этого дела, тебе тоже будет грозить смертельная опасность. Я не потерплю, чтобы ты и на этот раз рисковал ради меня жизнью. Как бы ты ни был предан мне, тебя эта война не касается.

– Уж позвольте мне решать самому, – парировал я и, когда Елизавета резко втянула воздух, сделал то, чего никогда не делал раньше, – взял ее за руку.

Пальцы ее, не прикрытые перчатками, были холодны, и, когда она ощутила мое прикосновение, лицо ее дрогнуло. Я знал, как ей сейчас нелегко. Она была отважна и прочно уверена в своем праве поступать так, как сочтет нужным. Немногие и нечасто замечали в ней уязвимость, которую она тщательно скрывала.

– Для кого была эта книга? – спросил я негромко, хотя уже знал ответ.

Елизавета отняла руки:

– Для Роберта.

Она вздернула подбородок, словно стремясь опередить мой гнев, и я вспомнил ту мимолетную страсть, которая вспыхнула между нею и Дадли, столь же необъяснимую для меня, сколь и пугающую. Страсть эта опровергала все, что, мне казалось, я знал о принцессе, словно безрассудный прилив, сметая все преграды осторожности – но, благодарение Богу, не инстинкт самосохранения Елизаветы.

Именно к нему я и воззвал сейчас:

– Разве вы забыли, ведь Роберт Дадли и его отец сделали все возможное, чтобы загнать вас и вашу сестру в безвыходное положение? Они пытались возвести на трон Джейн Грей и Гилфорда Дадли. Если бы они преуспели, ваша сестра была бы сейчас в заточении или вовсе мертва, а вам пришлось бы поступать во всем, как сочтут нужным они. Роберт Дадли недостоин вашего участия. Если б вы поменялись местами, вряд ли бы он сделал то же самое для вас.

Глаза ее сверкнули.

– Ты, кажется, забыл, что я знаю, чего на самом деле желал Роберт!

– О нет, я это даже слишком хорошо помню. Он хотел жениться на вас и разделить с вами трон. – Взгляды наши скрестились. – Но сейчас Роберт Дадли и его братья в тюрьме, обвиненные в государственной измене. Если Ренар узнает, что вы сообщались с изменником, он обратит это против вас.

Елизавета побледнела так, что лицо ее казалось высеченным из камня.

– Это не просто книга, – проговорила она. – Я положила в нее письмо. Кортни знает способ переправить его в Тауэр. Он сказал мне, что это безопасно.

Внутренности мои словно превратились в кусок льда.

– Письмо?

– Да, – сказала Елизавета. – Обвенчавшись с Филиппом Испанским, моя сестра уничтожит все – нашу веру, наше будущее, даже нас самих. Роберта должно предупредить об этом. Помолвка Марии может стать его смертным приговором; Филипп непременно потребует от нее… Потребует, чтобы она казнила всех заключенных в Тауэре изменников, прежде чем он ступит на английскую землю.

Я попытался вдохнуть полной грудью – и не смог. Это было больше, чем страшился Сесил, и больше, чем надеялся Ренар, – собственноручное письмо Елизаветы не кому иному, как Роберту Дадли, осужденному за государственную измену. Я не хотел задавать вопрос, который обжигал мне губы; не хотел оказаться лицом к лицу с ужасной правдой о женщине, которой я был безмерно предан. И все же я должен был знать наверняка. Знать, насколько далеко готова зайти Елизавета, и только потом принимать окончательное решение.

– Вам известно, что замышляют Роберт Дадли и Кортни? – спросил я. – Ответьте здесь и сейчас, или же, Бог свидетель, я сию минуту покину двор. Я не смогу служить вам, если вы не будете всецело доверять мне.

Я увидел, как Елизавета, колеблясь, прикусила нижнюю губу. Круто развернувшись, я зашагал к выходу из конюшни. Я действительно намеревался поступить именно так. Никто не станет управлять мной, как бездушной марионеткой. Никто, даже Елизавета.

– Брендан, постой!

Меня остановили даже не эти слова, а дрожь в голосе принцессы. Я оглянулся через плечо.

– Я больше ничего не знаю, – проговорила она. – Клянусь.

Мысленно я услышал голос Сесила: «Ты и я – вместе мы можем провести ее по пути, предначертанному судьбой. Но вначале нам нужно уберечь ее…» В памяти моей живо вспыхнул образ королевы посреди заваленной отрезами комнаты, заговорщические смешки дам из ее свиты, полуприкрытый тканью портрет в углу. Передо мной встал чудовищный выбор. Я мог прямо сейчас повернуться и покинуть Лондон той же дорогой, какой прибыл сюда. Мог вернуться к жизни, которую оставил, отправляясь в путь. Меня вдруг охватила тоска об ином, простом и счастливом существовании, где мы с Кейт поженились бы и обзавелись детьми; где мне не нужно было бы высматривать опасность в каждом темном углу; где не было бы ни тайных планов, ни лжи, обернутой иной ложью.

Простая жизнь, не обремененная обязательством защищать Елизавету.

Вот только, даже мысленно представляя себе заманчивые картины этой иной жизни, я прекрасно знал, что обманываю себя. Мой выбор давно уже сделан. Я сделал его в тот миг, когда согласился служить ей. Согласился по собственной воле, точно зная, какую придется заплатить цену.

В наших жилах течет одна кровь… и моя судьба отныне неразрывно связана с судьбой Елизаветы.

– У нас есть еще время, – сказал я, и принцесса озадаченно взглянула на меня.

– Вернуть ваше письмо, – пояснил я, – и узнать, что замышляют Дадли и Кортни; узнать прежде, чем будет слишком поздно. Ренар хочет получить доказательство государственной измены; если это будет в моих силах, он его получит.

Елизавета вгляделась в мое мрачное лицо.

– Но это будет означать их гибель…

– Иначе погибнете вы, – жестко ответил я. – Этого нельзя допустить. Ничего больше не делайте, ваше высочество; никому ничего не говорите. Позвольте мне вернуть ваше письмо и совершить все, что требуется, даже если придется выдать Роберта Дадли и Кортни.

Руки ее сжались в кулаки:

– Нет. Не могу. Должен быть другой выход.

– Его нет. Письмо – это ваша смерть. Если вы умрете, королевой вам не бывать.

На лице Елизаветы отразилась внутренняя борьба, сумятица противоречивых чувств, которые, без сомнения, обуревали ее с тех самых пор, как она прибыла ко двору и поняла, какую дорогу избрала ее сводная сестра, – дорогу, которая неизбежно привела бы принцессу к отречению от своей веры и от права на престол. Елизавета воевала за спасение себя самой и тех, кто был ей дорог; теперь же ей предстояло сделать нелегкий, мучительный выбор.

– Другого выхода нет, – повторил я. – Либо вы, либо Дадли. Спасти и его, и себя вы не сможете.

– Дай мне подумать! – вскинула она руку и отвернулась.

Снаружи донеслись голоса, сопровождавшиеся стуком дерева о камень. Конюшенные мальчики улюлюкали, женщины едко огрызались в ответ, и, прислушиваясь к этой перепалке, Елизавета выпрямилась и расправила плечи. Она вновь повернулась ко мне, взгляд ее стал отрешенным.