Эммануэль Арсан - Эммануэль. Римские каникулы

– Вам скучно, мадам?

– О нет. Но я оставила своих друзей совсем недавно, и у меня пока есть некоторые трудности в адаптации…

– Но вы – замечательный гость. Вы такая красивая, что, ей-богу, я бы сразился со всеми этими мужчинами за удовольствие беседовать с вами, и, кто знает, за право стать к вам чуть ближе!

Какое-то слишком тяжеловесное рыцарство. И Эммануэль, смущенная, ищет возможность от него уклониться.

– Не обманывайтесь внешними признаками, дорогой князь. Я – как мои статуи из слоновой кости…

– Черт побери! Но у вас же тоже есть три отверстия! И не рассказывайте мне истории, я умею читать женские взгляды. Вы должны быть подлинной сукой!

– Я буду стремиться стать ею, если вам так хочется, – только и ответила Эммануэль, приходя в ужас от подобного цинизма.

В то же время княгиня Марсия громко объявляет:

– Мы решили, что я буду биться с цыганкой.

– Я был в этом уверен, – ворчит князь, наливая себе еще один бокал вина.

Эммануэль смотрит на Сильвану, которая пока не сказала ни слова. Ее глаза безразличны, но губами она посылает Эммануэль незаметный воспламеняющий воздушный поцелуй.

– Пейте это вино, черт возьми! – восклицает князь. – Это молодое вино из моего виноградника. Долой французские вина, тонкие смеси разных сортов! Это – сперма самого Вакха. Пейте ее, черт побери!

Эммануэль едва прикасается губами к бокалу. Но голос Сильваны призывает ее следовать призыву хозяина.

– Пейте, мадам, это так изысканно.

Вино имеет горьковатый привкус, но оно превосходно, хотя и вызывает некоторое оцепенение.

Князь поднимается из-за стола.

– Приходите сюда через час, – приказывает он сидящим за столом.

Затем обращается к Эммануэль:

– Что касается вас, то я молю вас вернуться сюда. Если вы окажете мне честь принять участие в праздновании моего дня рождения, я буду счастлив.

Он склоняется, чтобы поцеловать руку Эммануэль. Дрожа, она чувствует у себя на коже дыхание льва.

На пороге комнаты, которую ей отвели, Эммануэль останавливается и поворачивается к Сильване.

– У нас есть один час.

– И мы на необитаемом острове в ожидании прилива, который через шестьдесят минут нас затопит, – иронизирует в ответ ее спутница.

– Все это мне кажется каким-то абсурдом. Через час мы можем быть в Риме, свободными от любых обязательств. Эти люди так мало интересуются нами, что они даже не заметят нашего отсутствия. Я сказала бы пару слов князю, единственному, кто привлекает во всей этой компании.

– Вы боитесь, что будете скучать, не так ли?

– Я хочу оказаться с вами наедине.

Сильвана подходит и, положив руки на плечи Эммануэль, пристально смотрит ей в глаза. Затем она приближает свои губы к ее губам, целует ее, в то же самое время начиная расстегивать брюки своей спутницы. Эммануэль выдвигает язык вперед, и Сильвана делает то же самое. Их языки долго воюют друг с другом, но в то время как руки Сильваны действуют с большой точностью, руки Эммануэль концентрируются на белом кожаном корсаже, прикрывающем тело любимой, не находя в нем ни малейшего отверстия.

Под опытными пальцами Сильваны Эммануэль быстро лишается одежды – одна вещь за другой падает на пол. Ее белье летит к подножию кровати. Лишенная своей сатиновой блузки персикового цвета и крошечных стрингов, Эммануэль остается полностью обнаженной.

Язык Сильваны продолжает играть с ее языком, не позволяя ему пересечь триумфальную арку губ. Но в то же время он ускользает, когда Эммануэль провоцирует его, исходя жгучим желанием.

Рука Сильваны спускается с плеч на грудь, потом пробегает по животу. Эммануэль слегка приседает, готовая устроиться на кровати, но ее ожидание не оправдывается. Рука Сильваны едва касается ее руна, спускается в глубину бедер до колен и вдруг начинает продвигаться еще дальше. Даже глаза Сильваны, взгляд которых оставался словно приклеенным к ее взгляду, вдруг резко отворачиваются.

Как бы нехотя молодая женщина отходит в сторону, поднимает дорожную сумку Эммануэль, которую та небрежно бросила на пол, и протягивает ее ей.

– Теперь переодевайтесь. Остается лишь пятьдесят минут. У меня есть правило: что бы ни случалось, оставаться очень пунктуальной.

И она, улыбаясь, уходит. Эммануэль ненавидит ее и обожает – до такой степени, что, когда дверь закрывается, она падает на кровать, ищет свой клитор между разбухшими губами и начинает себя ласкать с закрытыми глазами, чтобы получить наслаждение, задыхаясь от ярости…

Когда князь Маджоре, в камзоле и старинной рубашке, вошел вместе со своей свитой в конюшни, шум, заполнявший ее широкие своды, сразу же стих. Даже модулированные звуки волынки, на которой играл молодой пастух, постепенно умолкли. Анахронизм в этой костюмированной компании: на Эммануэль короткое прямое платье из белого шантунга в черный горох с узкими рукавами. Декольте смело открывает бюст. Она стоит справа от князя. Сильвана стоит позади нее, тоже в белом, но ее платье длинное, похоже на монашеское одеяние, с большим капюшоном и широким поясом, затянутым на талии. За ними выстроились другие гости, постепенно присоединяясь к небольшой группе, уже покинувшей замок.

Конюшни очень просторные, как площадь для военных парадов, и они разделены на две части. В первой по двум сторонам разложены подстилки для животных. Во второй – водопойные желоба.

Князь останавливается посреди галереи. В нескольких шагах от него стоят человек тридцать мужчин и женщин, они расположились полукругом в полном молчании. На балках висят большие масляные лампы с фитилями, которые освещают помещение. В глубине, в высоком камине, горят огромные дубовые поленья.

– Итак, – непринужденно кричит князь грубым голосом, – вы что, языки проглотили, сукины дети? Орест, дай-ка мне попробовать вино, что ты принес. Клянусь Богом, если оно хуже, чем то, что дала мне твоя жена в последний раз, когда я ее трахал, я засеку тебя кнутом и лишу патента на торговлю.

Группа расступается, и вперед выходит мужчина с презрительной улыбкой на устах, высокий и сильный, одетый в простой крестьянский наряд.

Эммануэль сразу же думает, что это побочный сын князя, если судить по их странному сходству и сообщническому духу, царящему между ними.

– Если вино Гизы было лучше, – говорит он, подавая князю гигантский стакан, – я сам ее побью: ибо это означает, что она его прячет!

Князь смеется, пьет крупными глотками, а потом протягивает стакан Эммануэль.

– Это оно самое! – удовлетворенно кричит он. – Но достаточно ли будет вина, чтобы согреть вас, банда лежебок?

Отовсюду сыплются протесты. Волынщик снова начинает играть на своем инструменте. Девушки и юноши выходят из группы и начинают танцевать в центре огромного помещения. Прыгая с одной ноги на другую, хлопая в ладоши, они танцевальными па подражают любовным утехам; их движения напоминают брачные танцы некоторых птиц.