Лора Флоранд - Француженки не любят сказки

– Месяц, – поправила его Джейми. – Я знаю тебя месяц.

Уголки его губ невольно поползли кверху. Он взглянул на столик, за которым она всегда сидела, а потом наверх, на спиральную лестницу.

– Я во всем уверена, – заявила Джейми. – Доминик. Что ж, теперь, когда мы увидели друг друга, если ты поверишь в мою реальность…

– Жем. – Он медленно, словно преодолевая боль в мышцах, покачал головой. – Я не уверен, нужно ли тебе верить в мою реальность.

Она попятилась. Подумав обо всех красивых брюнетках и блондинках… да, еще и о рыжеволосых дивах, которые претендуют на его внимание каждый день.

– Жем, я притворялся все это время. – Дом с тоской провел ладонью по маленьким бутонам роз. – Я притворялся. Я не мог бы удержать тебя. Ведь я не подарок.

Она нахмурилась и глядела на него так, словно он говорил на непонятном для нее языке.

Доминик не выдержал ее взгляда. Он убрал ладонь с бутонов и подошел к каменной арке, возле которой они только что занимались любовью. Он прижал ладони к камню, который еще хранил тепло ее тела.

– Но ты знаешь об этом, верно? – тихо спросил он. – Все это время я думал, что ты считала меня совершенным.

– Совершенным? – удивилась она.

– Да. – Он скривил рот и ударил кулаком по камню. – Хотя, возможно, ты никогда так не считала.

– Я никогда не считала тебя безупречным, – растерянно проговорила она. – Господи, Доминик, ты слишком часто произносишь грязные слова. Это к примеру. Но часто за всеми твоими ругательствами видно, какая у тебя тонкая кожа, сквозь которую просвечивает твоя чудесная душа. Видно, что ты замечательный.

Он прижал руку к своей груди и растопырил пальцы.

– Не смотри на мою душу.

– Я смотрю туда, куда хочу, черт побери. Она у тебя красивая.

Он беспомощно уставился на нее, готовый в любой момент упасть перед ней и разрыдаться, уткнувшись в ее колени, словно в колени потерянной им матери. Но она совсем не была похожа на его мать… и он не хотел видеть ее в роли его матери… просто… она любила его. Всякий раз, когда она смотрела на него, как на солнце или звезды, все в нем становилось совершенным. Вот только тогда ему приходилось напоминать себе, что он не такой.

– Жем, я провел на бойне шесть лет. Мой отец нещадно бил меня и мою мать.

Она тихонько застонала и поморщилась. Ох, возможно, она не знала об этом. Может быть, зря он сказал ей…

Но он все равно продолжал:

– Моя мать даже не пыталась взять меня с собой, когда ушла из дома. Я не знаю, не умею справляться со многими вещами – например, не умею быть спокойным, надежным, не умею любить тебя. Я просто пытаюсь это делать. Я действительно, действительно плохой выбор, провальная ставка.

– Все зависит от того, на что делать ставку. Если хочешь чего-то большего, чем целый мир, тогда ты лучшая ставка.

Всякий раз ее слова проливали бальзам на его душу.

– Жем. Как ты вообще вошла в мою жизнь?

– Вот, смотри. – Она взмахнула рукой, обводя ею зал. – Потому что вокруг тебя все красиво. Потому что ты сильный. И я могла впитывать всю эту красоту и силу. Я вошла в твою жизнь, потому что ты сделал ее такой, что в нее захочет войти любая. А еще… – она хитро усмехнулась и взглянула на его лицо, губы, сильное тело, – у тебя все восхитительно на вкус.

Как всегда, его захлестнула волна желания и восторга, и он уже не владел собой. Она считает его красивым. Она считает красивой и его жизнь. Считает красивой и его чертову душу. А еще он мог бесконечно наслаждаться минутами, когда ее маленький ротик пробовал его, пробовал всюду.

– Жем. Я хочу верить в твою реальность. Хочу верить в свою реальность. Ты даже не представляешь, как сильно я хочу в это верить. Но это так трудно.

Она покачала головой. Подошла к нему. Подошла прямо к нему. Он не думал, что она когда-нибудь понимала его состояние, когда она прижималась к нему вот так, словно вся принадлежала ему. Словно верила ему. Словно не могла без него жить.

– По-моему, Доминик, тебе надо попробовать, – ласково сказала она. – Я видела многое другое, что ты пробовал, и все получалось. Если ты пообещаешь мне, что попробуешь и это, для меня это будет достаточно.

Она проснулась от боли в затекшей шее и не сразу сообразила, где находится. Столы. Камень. Красный бархат. Кожа. Шоколад. Запах шоколада. Что за черт? Она спала в салоне Доминика на маленьком, красном канапе. Вместо подушки под головой лежала свернутая поварская куртка. Потому что в эпоху Второй империи, в стиле которой было сделано канапе, вероятно, подушки были не в моде. Одеялом служили две кожаные куртки – та, которую Джейми подарила Доминику, укрывала ее спину и бок, а на ногах лежала старая мотоциклетная куртка.

Было раннее утро, неяркий свет робко лился в огромные окна, оставляя на полу причудливые тени от шоколадных скульптур и коробок.

В странном месте оставил ее Доминик. Моргая и еще не проснувшись окончательно, она села на канапе и огляделась. На этом этаже его не было. Тогда она поднялась наверх по спиральной лестнице.

Наверху было светлее. Где-то за домами восходило солнце, заливая Париж золотым светом. Джейми вошла в лабораторию и замерла, пораженная.

Доминик, почти весь измазанный в шоколаде, стоял перед тем, что недавно было шоколадной глыбой. Маленьким резцом он очень аккуратно вырезал перья на шоколадном крыле.

На ее глаза навернулись слезы. Она ничего не могла с собой поделать.

Это была Ника Самофракийская. Из шоколада. С распростертыми крыльями. Ее тело застыло в стремительном порыве, нога была грациозно отставлена назад, складки одежды развевались. Казалось, богиня вот-вот взлетит.

У Джейми перехватило дыхание от такой красоты и от радости. Она прижала пальцы к губам.

Доминик поднял голову, словно ее появление нарушило его сосредоточенность. Должно быть, он делал завершающие штрихи – на ее взгляд, статуя была закончена. Роскошная, отважная, готовая к полету.

Он выпрямился, бросил резец и молча смотрел на Джейми, пока она разглядывала скульптуру.

Но когда с ее ресниц упала слезинка и поползла по щеке, он подбежал. Он не говорил ничего. Не спрашивал, нравится ли ей. Он лишь вытер слезинку на ее щеке.

И тут же удивленно посмотрел на свои пальцы. Поднес к щеке Джейми другую руку и замер, озадаченный.

– Прости. Я испачкал в шоколаде твою щеку. И пока что не могу это исправить.

– Нет. – Она покачала головой, улыбка засверкала сквозь слезы, и вскоре Джейми стала похожа на радугу. – Нет, ты весь покрыт шоколадом. – Вероятно, во время работы шоколадная стружка падала на него и таяла. Всю ночь. Должно быть, он трудился всю ночь, чтобы закончить эту скульптуру. Шоколад покрывал его волосы, лицо, руки, поварскую куртку. – Боже. Не принимай душ. Даже руки не мой.