Крис Кеннеди - Дерзкая

Ева тут же представила, как эта улыбка приводит женщин в трепет, и поняла, насколько он действительно опасен. Еще она обратила внимание на шрамы: один рассекал край верхней губы, тянулся по верхней части лица и исчезал под волосами, а другой, более неровный, разрезал заросший щетиной подбородок. Но самыми заметными были все же глаза: горящие, завораживающе-синие и, главное, проницательные.

Возможно, она совершила ошибку, заручившись его помощью.

– Ваши предположения очень близки к истине, сэр, – возобновила она разговор, удерживая легкий и беззаботный тон, будто ничего не произошло. – Вы наверняка так же искусны в игре в шахматы, как в разгадывании загадок. Никогда не стану играть с вами. Сердце замирает от страха.

Уголок его рта приподнялся, и – поначалу едва заметная – ямочка проявилась четче, отчего сердце у Евы оборвалось – пусть и на краткий миг, – и ей показалось, что внутри произошло маленькое землетрясение, которое открыло огромную раскаленную пропасть…

– Я действительно играю в шахматы.

Она вытянула ладонь в небольшой круг света, который бросал крошечный огарок свечи.

– Нет, в этом я с вами состязаться не могу. Что, если в мерелс?

Его брови удивленно приподнялись:

– В кости?

– Я вас оскорбила? Тогда, может быть, в прятки, как маленькие дети? Я спрячусь, так что вы никогда меня не найдете.

– Найду, непременно, милая. – Он тихо усмехнулся.

От его слов по всему телу побежали мурашки – горячие, робкие.

– Уэльс? – предложила она, в свою очередь, догадку, чтобы хоть как-то отвлечься, хотя была абсолютно уверена, что он отлично все понимает.

– Ни в коем случае.

– Тогда Эдинбург?

– Это ближе – когда-то, очень давно, я бывал там.

– А-а, так я и думала: акцент сохранился.

– Север имеет способность оставлять свою печать навсегда. – Пальцем в кожаной перчатке, обрезанной у второй фаланги, он лениво водил по краю кружки с элем.

Их мирный диалог нарушил грохот сапог на деревянных подошвах, и в двери ввалилась группа мужчин в плащах. Ева скорее почувствовала, чем увидела, как ее спутник, подобно лучнику, изготовившемуся к стрельбе, сосредоточил все свое внимание на вошедших, но вскоре расслабился, хотя она не могла объяснить, каким образом об этом узнала, потому что у него не шевельнулся ни один мускул. Такому самообладанию и умению скрывать и гасить угрозу, ничем внешне это не показав, можно только позавидовать.

Вскоре из дальнего угла раздались скабрезные куплеты, и Ева, пытаясь скрыть смятение, уставилась на свою кружку, затем быстро подняла ее и сделала глоток.

Ее перекосило, и она еле проглотила пойло, а он, наблюдая за ней, заметил:

– Эль здесь совершенно отвратительный.

– Не только здесь. И как только вы его пьете?

Он сжал губы, словно никогда прежде не задавался этим вопросом, и Ева уверенно заявила:

– Вы должны попробовать вино из герцогства Бургундия.

– Должен? – Он приподнял темную бровь.

– Несомненно. – Подавшись вперед и прижавшись грудью к столешнице, она сжала руки перед собой и мечтательно заговорила: – Я могла бы рассказать вам о долине, где выращивают виноград, и показать виноградники. Там воздух всегда горячий, а земля, напротив, прохладная. Полосы виноградных лоз убегают вниз с холма словно живые струи, похожие на пирог. Нет, скорее, на гиганта, вытянувшегося под огромной простыней. Ах, виноград! Это самое чудесное лакомство на свете.

В мерцающем свете свечи он, чуть прикрыв глаза и наблюдая за ней, медленно повторил:

– Чудесное лакомство… Как вас зовут, мадам?

– По законам рыцарства вы должны представиться первым, сэр.

– Я не рыцарь.

– Со мной будете, – отмахнулась от его слов Ева. – Вы поймете, что это неизбежно. Итак, ваше имя, сэр.

– Джейми.

– Джейми, Джейми… – Она несколько раз повторила имя, будто пробуя на вкус.

Казалось, прошло много лет с тех пор, как она произносила хоть чье-то имя. Возможно, так и было. Исключение составляли лишь отец Питер и его подопечный, Роджер. И вот теперь назвала по имени этого опасного мужчину, и опасного не только потому, что все его тело обвешано кинжалами, но и потому, как он действовал на нее, что она ощутила внутри, когда его губы изогнулись в едва заметной кривой улыбке, после того как она повторила его имя.

– А вы, мадам?

– Ева… Мое имя Ева, – после заминки ответила она.

– Ева, Ева… – Как и она, он дважды пробормотал ее имя, с тем единственным отличием, что она никоим образом не вложила столько скрытой чувственности в два тихо произнесенных слова.

И опять она ощутила внутри нечто похожее на землетрясение: толчки и смещающиеся участки земли.

– Вы не находите чрезвычайно странным, что мы сидим здесь, преследуя одну и ту же цель – хотя получить это может только один из нас, так что, несомненно, нам предстоит борьба, – и говорим о всяких пустяках? – спросила Ева.

Он слегка подвинул свой табурет вперед, не отрывая от пола ни одной из четырех деревянных ножек, и опустил ладонь на стол рядом со свечой, самым ярким пятном во всей сумрачной таверне, и в непосредственной близости с ее руками, такими бледными по сравнению с его, испещренной шрамами.

– Хочу заметить, что в моей жизни нет пустяков.

– Теперь есть, – возразила Ева и похлопала по столешнице между ними.

– Теперь есть, – повторил он, глядя на ее руки. – Что вы сделали со своими ногтями?

– Накрасила. – Она сжала пальцы в кулак, чтобы спрятать ногти. – Это ерунда, привычка, которая проходит со временем.

– На них вроде бы какой-то рисунок… Не позволите посмотреть?

– Это виноградная лоза. – Вместо того чтобы разжать кулаки, Ева спрятала руки под стол. – И цветы.

– Как это сделано?

– Маленькими кисточками, не толще травинки.

– Это… удивительно.

– Не хочу обидеть вас, сэр, – заметила она, пристально глядя на него, – но при вашем интересе к таким мелочам вы не годитесь для охоты на священников.

Эта мраморная глыба наконец шевельнулась:

– Нет?

Она кивнула.

– Позвольте выразиться яснее: глядя на вас, едва ли кто-то мог подумать, что вас способно заинтересовать что-то иное, кроме охоты. Но вряд ли стоит охотиться на священника, который бы вам докучал.

Он слегка улыбнулся.

– Это если священник глуп.

Она понимающе кивнула.

– Тогда вы должны знать: я не могу позволить вам заполучить отца Питера. – И снова никакой реакции, будто разговаривает с мрамором, что ей совершенно не нравилось. – Вы думаете, я шучу? – Вопрос прозвучал резко, но она нисколько об этом не сожалела.

– Ничего такого я не думаю, – сказал он низким раскатистым голосом, с убийственным спокойствием. – Напротив: считаю вас решительной и настойчивой – и, подозреваю, если уж беретесь за дело, Ева, то непременно доводите его до конца… Ева.