Николас Спаркс - Спеши любить

– Я тоже думала.

– Ты знала все с самого первого дня, когда я решил участвовать в пьесе, правда? Ты ведь не зря смотрела на меня и улыбалась.

Джейми кивнула:

– Да.

– А когда я пригласил тебя на бал, ты заставила меня пообещать, что я не влюблюсь, хотя знала, что так оно и случится.

В ее глазах появился лукавый огонек.

– Да.

– Откуда?..

Джейми пожала плечами; несколько мгновений мы сидели молча и смотрели, как по стеклам струится дождь.

– Когда я сказала, что молюсь за тебя… по-твоему, что я имела в виду? – наконец сказала она.

Болезнь продолжала прогрессировать; к марту процесс ускорился. Джейми принимала много лекарств и из-за расстройства желудка почти не могла есть. Она слабела; судя по всему, Джейми предстояло лечь в больницу, хотела она этого или нет.

И здесь на сцену выступили мои родители.

Отец спешно вернулся из Вашингтона, хотя сессия конгресса еще не окончилась. Видимо, мать позвонила ему и предупредила, что если он не приедет немедленно, то может оставаться в Вашингтоне навсегда. Узнав о случившемся, отец решил, что Хегберт никогда не примет от него помощи. Слишком глубоки были раны, слишком поздно что-либо исправлять.

– Твоя родня и все, что было в прошлом, здесь вообще ни при чем, – возразила мать. – Дело касается нашего сына. Он влюбился в девушку, которая нуждается в помощи. И ты найдешь способ ей помочь.

Не знаю, что отец сказал Хегберту, что пообещал и чего ему это стоило. Знаю лишь, что вскоре Джейми привезли все необходимые лекарства и дорогостоящее оборудование; за ней круглосуточно присматривали две сиделки, и несколько раз в день ее навещал врач. Она могла остаться дома.

В тот день я впервые в жизни плакал на плече у отца.

– Ты о чем-нибудь жалеешь? – спросил я. Джейми лежала в постели, по трубочке к ней в кровь поступало лекарство. Лицо у нее было бледное, тело – легче перышка. Она едва могла ходить, и то лишь с посторонней помощью.

– Все мы о чем-нибудь жалеем, Лэндон, – сказала Джейми. – Я прожила прекрасную жизнь.

– Как ты можешь так говорить? – воскликнул я, не в силах скрыть боль. – После всего, что с тобой случилось?!

Джейми легонько сжала мою руку и ласково улыбнулась.

– Да, – сказала она, обводя глазами комнату, – могло быть и лучше.

Я засмеялся сквозь слезы и немедленно ощутил укол совести: мне ведь надлежало ее поддерживать, а не наоборот. Джейми продолжала:

– Я счастлива, Лэндон. Честное слово. У меня необыкновенный отец, который рассказал мне о Боге. И я делала для людей все, что могла. – Она помолчала и взглянула мне в глаза: – Я даже успела влюбиться и испытать взаимность.

Я поцеловал ее руку и прижал к своей щеке.

– Это несправедливо.

Джейми промолчала.

– Ты по-прежнему боишься? – спросил я.

– Да.

– Я тоже.

– Знаю. Прости.

– Могу что-нибудь сделать? – в отчаянии спросил я.

– Почитай мне.

Я кивнул, хотя и сомневался, что мне удастся дочитать страницу до конца не разрыдавшись.

Господи, вразуми меня!

– Мама… – сказал я вечером.

– Да?

Мы сидели на кушетке в маленькой комнате у камина. Джейми заснула, пока я читал; зная, как она нуждается в отдыхе, я выскользнул из дома, а перед уходом осторожно поцеловал ее в щеку. В эту самую секунду вошел Хегберт; судя по глазам, в его душе боролись самые разные чувства. Он знал, что я люблю его дочь. Но я нарушил правило, пусть даже негласное. Если бы Джейми была здорова, священник никогда бы больше не впустил меня в свой дом. Я поспешил убраться.

Честное слово, я не мог его винить. Общение с Джейми настолько меня исчерпало, что уже недоставало сил возмущаться поведением Хегберта. Если мне и суждено было чему-нибудь научиться у Джейми за минувшее время, так это тому, что судить человека следует по его деяниям, а не мыслям или намерениям. Я понимал, что завтра Хегберт снова меня впустит. И думал об этом, сидя на диване рядом с матерью.

– Как ты думаешь, зачем живут люди?

Я впервые задал ей такой вопрос – но ведь и ситуация была необычной.

– Что ты имеешь в виду?

– Откуда человек знает, что ему нужно сделать в жизни?

– Ты говоришь о себе и Джейми?

Я кивнул, по-прежнему испытывая смущение.

– Ну да. Я понимаю, что поступаю правильно, но… чего-то не хватает. Мы вместе проводим время, разговариваем, читаем Библию, и все же…

Я замолчал, и мама договорила за меня:

– Ты думаешь, что мог бы сделать нечто большее?

Я кивнул.

– Не знаю, можно ли сделать больше, чем делаешь ты, милый, – мягко сказала она.

– Тогда почему я так себя чувствую?

Мама слегка придвинулась ко мне; мы вместе смотрели на пламя.

– Наверное, потому, что ты испуган и беспомощен. Как бы ты ни усердствовал, ситуация продолжает ухудшаться, причем для вас обоих. Чем больше ты стараешься, тем безнадежнее кажется положение вещей.

– И я все время буду так думать?

Мама обняла меня и притянула к себе.

– Да, – сказала она. – Боюсь, что да.

На следующий день Джейми не смогла встать. Она была слишком слаба для прогулок, поэтому мы читали Библию у нее в комнате. Через несколько минут она заснула.

Прошла неделя; Джейми становилось хуже, она слабела. Прикованная к постели, она казалась маленькой, как ребенок.

– Джейми, – умоляюще спрашивал я, – что для тебя сделать?

Джейми, милая Джейми, она теперь спала сутками, даже когда я с ней разговаривал, и не просыпалась при звуках моего голоса; ее дыхание было редким и слабым. Я сидел у постели, часами смотрел на нее и думал о своей любви. Прижимал руку Джейми к своему сердцу и чувствовал, как исхудали ее пальчики. Мне хотелось плакать, но вместо этого я отворачивался к окну.

Почему, размышлял я, мой мир внезапно рухнул? Почему это случилось именно с ней? Не кроется ли в этом какой-нибудь важный жизненный урок? Может быть, все случившееся, как сказала бы Джейми, воля Божья? Может быть, Бог хотел, чтобы я в нее влюбился? Чем дольше спала Джейми, тем сильнее я ощущал ее присутствие, хотя ответов на вопросы по-прежнему не находил.

За окном все утро шел дождь. День стоял пасмурный, но к вечеру сквозь облака пробилось солнце. Появились первые признаки весеннего пробуждения природы: деревья покрылись почками, и листья ждали подходящего момента, чтобы развернуться и встретить лето.

На столике у кровати я увидел несколько вещей, которые были дороги Джейми: фотография Хегберта с дочерью на руках (ее первый школьный день) и открытки, которые прислали ей приютские дети. Я взял ту, что лежала сверху, и открыл. Написанные цветным карандашом слова гласили:

«Пожалуйста, поправляйся скорей. Я скучаю по тебе».

Это написала Лидия – та самая девочка, которая уснула на коленях у Джейми в сочельник. Вторая открытка выражала те же пожелания, но особенно меня привлек рисунок, сделанный мальчиком по имени Роджер. Он изобразил птичку, порхающую над радугой.