Николас Спаркс - Дальняя дорога

Я никогда не думал о том, чтобы стать солдатом, и в жизни не стрелял из ружья. В душе я не был бойцом, но в любом случае любил свою страну и большую часть года провел, воображая будущее, исковерканное войной. И не я один пытался осмыслить новый мир. Летом мой отец прочитывал по две-три газеты в день и непрерывно слушал новости; мать записалась в Красный Крест. Родители Рут были особенно испуганы, и я частенько заставал их, когда они шептались, сидя голова к голове за столом. Они давным-давно не получали известий от родни. Одни говорили – это из-за войны. Но даже до Северной Каролины добрались слухи о том, что сталось с евреями в Польше.

Несмотря на слухи и страхи – а может быть, благодаря им, – я вспоминаю лето 1941 года как последнее лето юности. Тогда мы с Рут проводили вместе почти каждую минуту и все сильнее влюблялись друг в друга. Она заходила ко мне в магазин, или я к ней на фабрику – летом она подрабатывала секретаршей у дяди, – а по вечерам мы гуляли под звездами. По воскресеньям мы устраивали пикник в парке возле дома – ничего особенного, немного закусок, – а потом шли ужинать. Иногда я приходил в гости и слушал классическую музыку на патефоне. Когда лето подошло к концу и Рут села на поезд в Массачусетс, я спрятался в дальний угол вокзала и закрыл лицо руками, потому что понял: ничто уже не повторится. Я знал, что вскоре меня призовут в армию.

Седьмого декабря 1941 года мне пришла повестка.

Всю ночь я то впадаю в беспамятство, то прихожу в себя. Ветер и снег не стихают. Когда сознание возвращается, я гадаю, встанет ли наконец солнце. Увижу ли я рассвет еще раз? Но в основном продолжаю думать о прошлом, надеясь вновь увидеть Рут. Без нее я уже все равно что мертвый.

Окончив колледж в мае 1942 года, я вернулся домой и не узнал отцовский магазин. Там, где раньше висели на вешалках костюмы, теперь стояли тридцать швейных машин, и тридцать женщин шили форму для солдат. Свертки тяжелой ткани прибывали дважды в день, заполняя целиком заднюю комнату. Отец занял и помещение по соседству, которое годами пустовало, и туда поместились еще шестьдесят швейных машинок. Мама следила за работой, а отец отвечал на звонки, вел бухгалтерию и обеспечивал поставку формы на военные и морские базы, которые как грибы росли на Юге.

Я знал, что меня скоро призовут в армию. Порядковый номер у меня был достаточно низкий, чтобы сделать призыв неизбежным, а это значило – пехота или флот. Смельчаков влекло на войну, но, как я уже говорил, я не отличался храбростью. Возвращаясь домой из колледжа, я решил завербоваться в военно-воздушные силы. Отчего-то битва в воздухе представлялась менее пугающей, чем на земле. Со временем, впрочем, я понял, что ошибся.

Вечером, по прибытии домой, я сообщил об этом родителям, прямо на кухне. Мама немедленно распереживалась. Отец ничего не сказал, но позже, когда он сидел над гроссбухом, мне показалось, что я заметил влажный блеск в его глазах.

Я принял и еще одно решение. Прежде чем Рут вернулась в Гринсборо, я встретился с ее отцом и объяснил, как много она значит для меня. Через два дня мы снова поехали на станцию, как в прошлом году. Опять-таки, я позволил родителям приветствовать дочь первыми, а потом пригласил Рут на ужин. Там, за столиком в полупустом ресторане, я поделился с ней своими планами. В отличие от моих родителей Рут не проронила ни слезинки. Во всяком случае, в тот момент.

Я отвез девушку домой не сразу. После ужина мы отправились в парк, на то место, где часто устраивали пикники. Ночь была безлунная, фонари в парке не горели. Держа Рут под руку, я едва различал ее очертания.

Я коснулся кольца в кармане – кольца, которое, как я сказал отцу Рут, намеревался подарить ей. Я долго над этим раздумывал – не потому что сомневался в собственных намерениях, а потому что не был уверен в чувствах Рут. Но я любил Рут, и собирался на войну, и хотел знать наверняка, что она меня дождется. Опустившись на колено, я объявил, как много она для меня значит. Сказал, что не могу жить без нее, и предложил стать моей женой. Договорив, я протянул Рут кольцо. Она ответила не сразу. Будет неправдой сказать, что я совсем не испугался в ту минуту. Но затем, словно прочитав мои мысли, Рут взяла кольцо, надела и подала мне руку. Я поднялся и встал рядом с ней под звездным небом. Рут обняла меня и шепнула: «Да». Мы стояли, прильнув друг к другу, целую вечность. Даже теперь, почти семьдесят лет спустя, я чувствую тепло девичьего тела, несмотря на холод в машине, и чувствую нежный цветочный аромат ее духов. Я перевожу дух, пытаясь удержать в памяти эту картину, точь-в-точь как держал в объятиях Рут в тот вечер.

Потом мы побрели по парку, держась за руки и обсуждая наше совместное будущее. В голосе Рут звучали любовь и радостное волнение, но до сих пор при воспоминании о тех днях я мучаюсь угрызениями совести. Я думаю о том, чего так и не добился; о мечтах, которые не исполнились. Почувствовав знакомый прилив стыда, я вновь ощущаю запах духов. Он усиливается, и я понимаю, что это не воспоминание – духами пахнет в машине. Страшно открыть глаза, но я с трудом поднимаю веки. Поначалу все темно и размыто, и я сомневаюсь, что вообще разгляжу хоть что-нибудь.

Но я ее вижу. Она прозрачна, как призрак, но это несомненно Рут. Она здесь, она вернулась, и мое сердце радостно трепещет. Я хочу прикоснуться к ней, обнять, но знаю, что ничего не получится, поэтому я просто сосредотачиваюсь, пытаясь рассмотреть жену получше. Когда глаза привыкают, я замечаю, что на Рут кремовое платье с оборками спереди. Платье, которое было на ней в тот день, когда я сделал ей предложение.

Но Рут чем-то недовольна.

– Нет, Айра, – внезапно говорит она, и в ее голосе я безошибочно распознаю предостережение. – Мы об этом говорить не будем. Об ужине и предложении – да. Но только не о…

До сих пор не верится, что она вернулась.

– Я знаю, что ты грустишь… – начинаю я.

– Не грущу, – перебивает она. – Это ты грустишь. Грустишь с того самого вечера. Мне не нужно было говорить, что…

– Но ты сказала.

Жена склоняет голову. Ее каштановые волосы в отличие от моих густые и блестящие.

– Тогда я впервые призналась тебе в любви, – произносит она. – Я сказала, что хочу выйти за тебя замуж. Я пообещала, что буду ждать и что мы поженимся, как только ты вернешься.

– Но ты сказала и еще кое-что…

– Остальное не важно! – восклицает Рут, вскидывая голову. – Мы ведь были счастливы, так? Все эти годы, что прожили вместе?

– Да.

– Ты любил меня?

– Всегда!

– Тогда, пожалуйста, послушай, Айра, – говорит Рут с едва скрываемым нетерпением и подается вперед. – Я никогда не жалела, что мы поженились. Ты подарил мне счастье и радость, и если бы я должна была сделать выбор еще раз, я бы повторила не колеблясь. Посмотри на нашу жизнь, наши поездки, совместные приключения. Как говаривал твой отец, мы вместе совершили долгую прогулку, которая называется жизнь. Моя жизнь была наполнена светом благодаря тебе. В отличие от других мы даже не ссорились.